– Да я же им помогала, как могла, в условиях жизни со своим мужем! Как они могли так со мной поступить? Не они, а я была служанкой у всех!
– Успокойтесь! Я знаю, что вы невиноваты. Но здесь очень серьезный момент, о котором мы должны поговорить. Расскажите мне все. Только, конечно, не 11 часов. И, – он лукаво улыбнулся, – давайте посмотрим, сколько времени займет ваш рассказ. Начинайте прямо с момента приезда в США.
Я удивилась, что он вытащил часы и поставил их передо мной. Потом уселся на железном тюремном стуле поудобнее и кивнул мне, что готов. Я вздохнула с облегчением, наконец закончила рыдать и истерить и начала свой подробный рассказ. Я сильно нервничала не потому, что боялась чего-то, а потому, что боль, отчаяние и злость нарастали с новой силой и я не могла справиться.
– Почему вы так слепо следовали указаниям Эльнара, он же ваш муж, а не рабовладелец? – только единственный раз перебил меня мой адвокат.
Я замерла. Рассказывая свою историю, я как будто наблюдала за собой и где-то очень глубоко внутри чувствовала, что этот вопрос так и остался неотвеченным, но он жил во мне, вызывая бурю эмоций и кучу других вопросов к себе.
– Я не знаю. Просто вы никогда не имели дела с ним – он может довести до сумасшествия. Легче согласиться с тем, что он хочет, чем выдерживать двенадцатичасовые пытки его лекций по поводу моего поведения.
– Ну хорошо, хорошо. Продолжайте.
Я продолжала уже не так уверенно, как начала. Вопрос, который Робертс задал, был тот же, что задала мне Джонсон, и это зародило во мне чувство вины, которое говорило, что, может быть, именно поэтому я нахожусь здесь. Ведь если бы я не была такой слабой, я бы не оказалась там, где оказалась.
Наконец я закончила свой рассказ. Облегченно вздохнув, посмотрела на Робертса.
– Прекрасно! Очень хорошо! – с удовлетворением и важностью сказал он. Он посмотрел на часы и записал время. – Вы рассказали всю историю за 40 минут, а не за 11 часов, как на допросе. Значит, вас кто-то очень сильно перебивал и путал, чтобы вы не могли сосредоточиться. Теперь у меня пара вопросов. Отвечайте честно. Я ваш адвокат, мне нужно знать детали допроса как можно точнее. Дело в том, что вам не нужно было вообще открывать рот без присутствия адвоката. Начнем?
– Да, конечно! – я чувствовала себя, как на экзамене. Он это заметил.
– Не волнуйтесь! Все плохое уже произошло. Теперь нужно выбираться из этого болота. И мы это сделаем. Конечно, после того, что случилось, вы не можете вот так с ходу доверять мне, но другого выхода у вас нет. Значит, так. Отвечайте коротко и без эмоций.
Это было трудно сделать, потому что уже почти месяц я страдала от неизвестности и непонимания сути происходящего. Теперь мне сказали, что люди, которым я помогала и оберегала от Эльнара, вот так хладнокровно погубили меня и моих детей. Я могла представить все что угодно, но не это!
Я уже начинала волноваться, что не смогу коротко и ясно отвечать.
– Первое. Предъявили ли федеральные агенты вам ордер на арест и обыск дома?
– Что это? – взглянула я на него в недоумении.
– Warrant for arrest [14].
– Нет. Они ворвались с оружием в дом и рассыпались по нему, а меня прижали к стене и нацепили наручники.
– Почему вы не спросили, по какому праву они врываются?
– Я спросила, что происходит, но меня толкнули к стене и проорали, чтобы я заткнулась и не сопротивлялась!
– Так. Ок. А когда вы приехали в офис, вам сказали, в чем вас обвиняют, за что вас арестовали?
– Нет, не сказали.
– А почему вы не спросили?
– Да у меня не было даже мысли, что я виновна в чем-то! Не было мысли, что вообще какие-то могут быть обвинения! Не было мысли даже, что нужно еще об этом спрашивать. Я думала, что это какая-то невероятная ошибка, что скоро все прояснится и меня повезут домой. Я не думала, что меня задержат больше чем на час. Я просто сильно нервничала, что напуганные дети остались одни дома. Со мной обращались, как с животным, которое ведут на бойню! Джонсон только и делала, что материлась, орала и затыкала меня! Она спросила, говорю ли я по-английски. Но пока я сообразила и ответила, она уже затолкала меня в комнату и сказала другим полицейским, что я говорю достаточно хорошо, чтобы понимать вопросы.