Я стояла перед дверью, настраивая себя войти в общую раздевалку, где можно было оставить оружие и при желании раздеться. Если б мы только знали, как много среди охранников будет женщин, то сделали бы две раздевалки, но никто даже не подумал об этом при планировании, или, возможно, ликантропов просто не беспокоит нагота, даже в душе, так что, быть может, только мне было так чудовищно неловко от этого. Как бы то ни было я мечтала об отдельной женской раздевалке, пока топталась на пороге открытых дверей. Очень и очень сильно. Но как и со всеми женщинами-спортивными обозревателями, которым говорили, что у них с мужчинами-журналистами равные шансы взять у игроков интервью, вот только все равно придется войти в душевые и попытаться задать свои вопросы, возможно, обнаженным мужчинам — понятия равенства не существует, есть только разные уровни неравенства и степени вашей борьбы с этим. Черт.
Нужно ли мне крикнуть: «Девчонка в раздевалке!», как в некоторых профессиональных спортивных раздевалках? Я вдруг осознала, что мне было гораздо комфортнее, когда внутри был один из моих любовников, а вот мысль о том, что там мужчины, которых я никогда не видела голыми или даже не имела на это «права», смущала меня еще больше. Я не настаиваю на том, что в этом есть смысл, просто рассказываю, что чувствую.
Кто-то подскочил к открытой двери так быстро, выбежав прямо на меня и заставив неловко отступить. Я с трудом устояла на ногах. Это была одна из новеньких женщин-охранников из Лос-Анджелеса. Она была выше меня ростом, с квадратным типом фигуры, а шириной плеч гордились бы большинство мужчин.
Своей недюжинной массой, она едва не опрокинула меня на задницу.
— Ой, я… очень извиняюсь.
Даже на ее темной коже, прекрасного глубокого коричневого оттенка, словно она загорала до невероятного черного при каждой возможности, был заметен алый румянец.
— Все в порядке, — заверила я.
Она коснулась моей руки, словно убеждаясь, что я в порядке, а затем опустила руку, как будто не знала, что делать.
— Я тебя не видела. То есть не заметила. То есть…
Я рассмеялась.
— Все в порядке, Пепита, верно?
Она кивнула.
— Да, я Пепита, но все зовут меня Пеппи.
— А как ты хочешь, чтобы тебя звали? — спросила я.
На мгновенье она, казалось, смутилась, а затем ответила:
— Пеппи. Я не такая уж и маленькая, — она развела руки в стороны, чтобы казаться еще шире.
— Не нужно извиняться за то, что не миниатюрна. Зато ты способна поднять такой вес, который мне и не снился.
С довольным видом она провела рукой по черным коротким волосам, заправляя прядь за ухо. Либо она совсем недавно подстриглась так коротко, либо очень долго ходила с длинными волосами. Некоторые привычки остаются с нами на многие годы, после того как необходимость для них проходит.
На ней до сих пор были мешковатые спортивные шорты и огромная мужская футболка, словно на тренировке она хотела скрыть свое тело, а может в этом было просто удобно, и я проецировала на нее свои чувства.
— Только закончила тренировку? — спросила я.
Она кивнула, улыбнувшись.
— Да.
— Но еще не приняла душ.
Улыбка померкла.
— Нет, — она опустила взгляд, не смотря больше в мои карие глаза.
— Там слишком много мужчин и не хватает уединения?
Она быстро взглянула на меня, а затем снова уставилась в пол.
— Знаю, что мы все оборотни, и у нас не должно быть проблем с наготой, но…
— Ты все равно единственная девушка среди парней, большинство из которых симпатичны и держат себя в форме, и при этом вы все должны делать вид, что друг друга не замечаете.
Она посмотрела на меня.
— Да, дома мы не занимались подобным такими многочисленными группами. Клодия сказала, что она это делает, значит и я могу.
— Она сейчас там? — спросила я.
Пепита, то есть Пеппи, покачала головой.
— А когда Клодия сказала тебе это?
— Когда показывала нам тренажерку. Мы спросили, где женская раздевалка, и она ответила, что в этом вопросе мы должны быть такими же профессионалами, как и в любой другой сфере нашей работы.
— Очень похоже на Клодию, — заметила я.
— Я знаю, что она права, но… — она снова опустила взгляд.