— Ты назвал меня именем человека, который начертал эти слова на своем гербе: «J'y suis, j'y reste».[11]
Проповедник тяжело вздохнул.
— Как далеко ты успел зайти? Что ты сделал с собой?
— Моя кожа теперь не моя, отец.
Проповедник вздрогнул.
— Теперь я понимаю, как ты меня нашел.
— Да, я связал свою память с местом, где никогда не бывала моя плоть, — сказал Лето. — Но мне надо провести с тобой один вечер, отец.
— Я не твой отец. Я — всего лишь его бледная копия, реликт. — Он повернул голову туда, откуда приближался поводырь. — У меня нет больше видения будущего.
При этих словах Пустыню объяла ночная тьма. На небе высыпали звезды.
— Вубах уль кухар! — крикнул Лето поводырю. Приветствую тебя!
— Субах ун нар! — донеслось из темноты.
— Это молодой Ассан Тарик, — хрипло прошептал Проповедник. — Он очень опасен.
— Все Отверженные опасны, — ответил Лето невозмутимым тоном, — но не для меня.
— Ты можешь видеть это так, но я не разделяю твоего видения, — произнес Проповедник.
— Но у тебя, вероятно, нет иного выбора, — сказал Лето. — Ты — филь-хакика, реальность. Ты — Абу Дхур, Отец Бесконечных Путей Времени.
— Сейчас я ничто, кроме как приманка в ловушке, — с горечью ответил Проповедник.
— Алия уже клюнула на эту приманку, — сказал Лето, — мне же ее вкус не понравился.
— Ты не можешь этого сделать, — прошипел Проповедник,
— Я уже сделал это. Моя кожа более не принадлежит мне.
— Может быть, тебе еще не поздно…
— Нет, уже слишком поздно. — Лето склонил голову набок. Он слышал, как на их голоса вверх по склону дюны карабкается поводырь.
— Приветствую тебя, Ассан Тарик из Шулоха! — сказал Лето. Юноша застыл в нескольких шагах от него, как темная тень, осыпанная светом звезд. Во всем облике поводыря — в опущенных плечах и неловко повернутой голове — сквозила нерешительность.
— Да, да, — произнес Лето, — это именно я сумел бежать из Шулоха.
— Что я слышу… — заговорил Проповедник. — Ты не можешь делать это!
— Я уже это делаю. Что ж с того, что ты ослеп еще раз?
— Ты думаешь, что я этого боюсь? — спросил Проповедник. — Смотри, какого отличного поводыря мне дали.
— Я вижу, — ответил Лето и взглянул в лицо Ассана Тарика. — Ты что, не слышал, Ассан? Я — тот, кто бежал из Шулоха.
— Ты демон, — дрожа от страха, ответил Тарик.
— Это ты демон, — возразил Лето, — но ты — мой демон. Он чувствовал, как нарастает напряженность между ним и отцом. Вокруг них шла война теней, проекций, созданных бессознательным. Лето ощущал множественную память отца, формы прошлых пророчеств, которые отделяли знакомую реальность настоящего от видений минувшего.
Тарик тоже почувствовал эту битву видений и спустился по склону дюны на несколько шагов.
— Ты не можешь контролировать будущее, — прошептал Проповедник, в его тоне звучало такое усилие, словно он поднимал громадную тяжесть.
Лето оценил диссонанс. Это был тот самый элемент вселенной, та стихия, которую он всю жизнь пытался схватить. Либо он, либо его отец будут скоро вынуждены действовать, принимать решения, выбрав свое видение, выбрав раз и навсегда. Отец был прав: попытка подчинить себе вселенную вручает ей оружие, которым она со временем разгромит тебя самого. Чтобы верно выбрать видение и справиться с ним, надо удержать равновесие на одной-единственной, очень тонкой нити — на струне, справиться с которой под силу только Богу, ибо на каждом конце этой струны — космическое безмолвие. Ни один из пытающихся не сможет повторить этот парадокс, завершение которого — смерть. Все знают свои видения и правила игры. Все старые иллюзии со временем умирают. И как только один из алчущих начинает рваться вперед, он тотчас наталкивается на сопротивление других алчущих, которые тоже начинают рваться наверх. Единственная истина, которая имела сейчас значение, заключалась в том, что разделяло основания их видений. В этом противостоянии не было места безопасности, только преходящее смещение отношений, намеченных внутри ограничений, которые они сами наложили на неизбежные изменения. Каждый из них имел в своем распоряжении только отчаянное и одинокое мужество, на которое только и мог положиться, но у Лето было два преимущества: он выбрал путь, с которого не мог свернуть, и принял те ужасные последствия, которые могли иметь для него место. Отец же все еще надеялся, что путь назад существует, и не нашел того, чему можно посвятить себя без остатка.