Сильно помогло участие церкви в монополиях Принципата на банковскую деятельность и внешнюю торговлю. Доля Русской Патриархии в этих доходах, позволила с избытком компенсировать финансовые потери от освобождения монастырских крестьян, а централизованное их распределение от злоупотреблений на местах. Денег теперь хватало. Русь довольно быстро переходила с экономики натурального хозяйства и бартера, к товарно-денежным отношениям, а открытые на Урале золотоносные реки, месторождения серебра, меди, свинца, олова и железа, позволили, объединившимся в гильдии русским купцам, выкупить четыре брокерских места на Римской бирже.
Введённый на всей территории Принципата единый налог в три десятых от годового дохода, взымать, конечно было непросто. Особенно с купцов. Крестьяне, ремесленники и нарождающиеся промышленники, в большей части платили честно. Их полностью устраивала новая налоговая система, всего три десятых, особенно если учесть, что ещё пять лет назад, производитель мог рассчитывать, в среднем, едва на одну десятую долю прибыли. То кочевники ограбят, то княжеские посадники, словом, девяносто девять сотых населения были очень довольны. Тем более, что церковная десятина стала необязательной и совсем не десятиной. Есть у тебя средства на поддержку Матери нашей Церкви – поддержи её добровольно, а на нет, и суда нет. На том свете за всё ответишь, там ничего спрятать не получится. Удивительно, но факт, доходы церкви от добровольных пожертвований, в 1199 году почти вдвое превысили поступления 1198 года, когда десятина ещё была законной и обязательной к уплате. А главное, теперь эти поступления были в звонкой монете Принципата, а не в стогах сена, бочках дёгтя, или связках беличьих шкурок.
Купцы же… Нет, они, конечно, тоже платили налоги и жертвовали церкви, но крысили при этом безбожно. По самым скромным подсчётам, только на торговле с Ордой в Новосибирске[6], они продавали товаров на суммк до пяти миллионов марок серебра в год. Ордынцы с удовольствием покупали керосиновые лампы и керосин для их наполнения, чугунные печки-«буржуйки», стальные лопаты, мотыги и лемехи для плугов, кузнечный инструмент, а особенно спички. Всё это они, наверняка, переправляли в Китай, потому что рассчитывались, в основном, золотом и шёлком. Пяти миллионный оборот только в Новосибирске, по самым скромным подсчётам, приносил купцам прибыль в два миллиона, то есть, налогов должно было поступать шестьсот тысяч, но этого и близко не было. Налоговые поступления не дотягивали от расчётных даже на треть.
Двадцать второго августа 1200 года, Спящий Леопард вернулся из Новосибирска в Великий Новгород, где вывалил перед Патриархом Мартирием Первым, четыре воза бумаг, распорядившись разобраться с этим как можно быстрее. Двадцать девятого, король Кеннет Первый снова наведался в Патриаршье подворье.
– Разобрался уже, Раб Божий? – с вызовом спросил Леопард у Патриарха, без приглашения усаживаясь в кресло напротив – И что нам теперь с этими сукиными сынами делать? Тати ведь натуральные.
– Ты можешь разобраться с ними своей волей, Государь. Хоть всех на кол посадить. А церковь то тут причём?
– Ты прав, Патриарх, разобраться я и сам смогу. Всех на кол даже садить не придётся, хватит каждого десятого, остальные сразу одумаются и всё возместят. Но они ведь все христиане. Если каждого десятого на кол, то получится тысячи две. Не отворачивай глаза, Мартирий! Две тысячи татей-христиан, натуральных крыс, которые жрут собираемое для всеобщего блага добро. И ты мне говоришь – разберись сам? Тогда на кой мне нужна ваша дармоедская церковь? Про Христа мы и без вас знаем, Евангелия читать тоже умеем. Для чего тогда Господу нужен ты, и подчинённые тебе паразиты? Это же просто свинство, вы используете учение Христа, чтобы жить в роскоши и ни за что не отвечать. Свиней никто не содержит, пока они от старости не сдохнут, их вовремя забивают на мясо. Я могу посадить на кол купцов, а могу твоих паразитов. Пока я ещё не решил, что мне будет выгоднее, и подумал, что нужно посоветоваться с тобой по этому вопросу. Говори.
– Церковь не должна вмешиваться в мирские дела, Сир. Об этом говорил нам сам Принцепс Ричард.
– Я помню всё, что он говорил. Его слова я и не оспариваю. Не ваше дело лезть в политику, но ответь мне, ведь у тебя почти сотня монахов и белого духовенства в Новосибирске, они хоть что-нибудь предприняли? Скольких татей они отлучили от церкви, на скольких наложена епитимия? Или они там у тебя все слепые? А может и того хуже, они у татей на содержании, а значит сами татями стали, и теперь всё это непотребство покрывают? А их покрываешь ты.