«И вот перед нами Соединенные Штаты, окруженные другими землями, это новый центр земли, лежащий теперь за пределами [евразийской] системы, которая имела значение прежде. Это компактные и целостные земли, с огромными запасами энергетических ресурсов, омываемые водами Атлантического и Тихого океанов, государство, поддерживающее отношения с востоком и западом Евразии, готовое по укрепленному Панамскому каналу перебросить свой флот в любой из двух океанов…».[495]
Это континентальное величие в обрамлении двух океанов никуда не делось. Но в его владения вторгается другая концептуальная география, выраженная в путешествии Коронадо с целью исследовать новые земли в 1540–1542 гг. из Центрально-Западной Мексики на север, через Аризону, Нью-Мексико, Техас, Оклахому и Канзас. Исследование территорий Луизианы и Орегона в 1804–1806 гг. Льюисом и Кларком развернуло границы Америки от Атлантического до Тихого океана и, таким образом, заложило образ современного американского континентального государства. В то же время экспедиция Франсиско де Коронадо, предпринятая с юга на север, а не с востока на запад, хотя и произошла несколько раньше, определенным образом была своего рода постмодерном. Ведь она не была ограничена никаким национальным сознанием и послужила ориентиром для будущего мирового государства, протянувшегося от субтропической Мексики до умеренной Северной Америки. Целью Франсиско де Коронадо были золото, грабеж и легкая нажива. Его мышление было средневековым. Но новые испаноязычные мигранты, переселяющиеся на север, не из средних веков. Они ищут работу, которая часто предполагает изнурительный физический труд. Они готовы тяжело трудиться ради достойного зароботка. Они меняются под воздействием англопротестантской трудовой этики, точно так же как сами меняют англопротестантскую культуру США.
Качество и изменчивость этого культурного взаимодействия двух наций, возможно, больше, чем любой другой отдельный процесс, будет определять, насколько хорошо Америка взаимодействует с маккиндеровским «мировым островом» (Евразией и Африкой). Американская внешняя политика, вполне возможно, в последующие десятилетия будет то мудрой, то неблагоразумной. Но на американскую экономическую, культурную, моральную и даже политическую и военную мощь будет в значительной мере влиять то, сможем ли мы вместе с Мексикой и Канадой развиться в сплоченное двуязычное, так сказать, сверхгосударство. Или, наоборот, станем заложниками нестабильного и неконтролируемого растущего пограничного региона, который является причиной цивилизационного напряжения между все еще доминирующей в Америке англопротестантской культурой и культурой латиноамериканской. Опасения Хантингтона оправданны, но вот решение проблемы, предложенное им, отчасти ошибочно.
Следует помнить, что, как нам стало известно от Брэкена и других ученых, политическая география Земли все больше похожа на закрытую, замкнутую систему. Культурное и политическое взаимодействие, которому моря не помеха, станет все более естественным. Таким образом, если США и Мексика в конечном итоге не сплотятся настолько же, насколько сплотились США и Канада; если Мексика не станет нашим близким и надежным союзником на всемирных форумах, то это негативно повлияет на другие отношения США. Особенно если учесть, что население Мексики (и Центральной Америки) растет значительно быстрее и она со временем приобретет больший вес. Исследование Средиземноморского региона XVI в., предпринятое Броделем, четко указывает на то значение, которое приобретают со временем такие природные показатели, как географическое положение. Именно поэтому Мексика должна играть одну из важнейших ролей в любой глобальной стратегии, к которой мы прибегаем.