– Ваше превосходительство! – показалась на трапе голова Петренки. – «Гебен» тут, ноль ом![5] – не своим голосом крикнул он…
И вдруг в поле зрения бинокля, обводившего горизонт, мелькнуло что-то черное. Окуляр поймал его и… застыл. Характерный раструб дыма ясно обозначился в нем.
«Гебен»!!!
Если мы увидели его, значит, и он увидел нас. Скрыться некуда. Если бы даже мы бросились врассыпную, он, все равно каждого поймал бы и потопил.
Возмездие – мелькнуло в голове.
Но какой чудовищной и невероятной показалась мысль, что вот-вот сейчас, сию минуту, среди этой чудной голубой тишины, когда так блещет солнце и так хочется жить, свершится нечто ужасное. Неужели же гибель, смерть… конец всему?.. Неужели свершится?!. Неужели через каких-нибудь 20, 30 минут наш крейсер, во всем своем стройном, одухотворенном целом, с сотнями молодых жизней, превратится вдруг в исковерканный, горящий, залитый кровью остов?
Мысли бешено мчались…
– Мама! Папа не хочет галовить глюпостей, которые мама не позволяет, – вспомнилась мне смешная жалоба моего сынишки, когда мне некогда было шутить и балаганить с ним.
Неужели же я никогда, никогда не увижу их?.. Господи!.. – вот когда мысль с горячей верой обратилась к Богу…
Взглянул на лица окружающих. Тень той же душевной тоски лежала на них. Люди стояли, как в столбняке, вперив глаза в одну точку, и точка эта была – смерть.
Минута бездействия перед лицом опасности роняет дух. Бездействие, переходящее эту границу, порождает панику.
– Поднять стеньговые[6] флаги! – громко и решительно приказал адмирал. И точно вся суть дела и все спасение было в этих флагах.
Сигнальщики стремглав бросились к флагам…
Знакомый голос начальника, привычка ему повиноваться и эти простые слова вернули самосознание.
Огромный, парадный, Меркурьевский стеньговый флаг с Георгием Победоносцем в середине Андреевского креста развернулся над нами. И тут случилось то, чего иначе как Промыслом Божьим не назовешь.
Едва ли многими замеченное облачко вдруг огромной свинцовой тучей низко нависло над нами. Точно Господ Бог Всемогущий простер над нами свое покрывало. И разразился ливень. Да какой! Не только занесло весь горизонт, но с мостика не стало видно бака[7]…
Адмирал сразу схватил обстановку и изменил курс, взяв его в… неприятельский порт. Он правильно смекнул, что, если «Гебен» нас потеряет, – вряд ли он будет искать нас на путях в вражеский залив.
Мы легли на Синоп…
Чтобы осветить машинной и кочегарной команде обстановку и тем самым влить в них бодрость и энергию, я спустился вниз.
Как черные дьяволы работали они. Голые, блестящие от пота и угля, они ворочали белками и лили лопата за лопатой, беспрерывными потоками уголь в топки, где бушевало, ревело и кипело белое, обжигавшее их пламя. Электрические вентиляторы, «вензейли», нагнетали воздух, но его не хватало, и то и дело их тела, по очереди, выбрасывались на верхнюю палубу глотнуть кислорода.
Крейсера превзошли самих себя и развили такой ход, который не давали даже на заводском испытании…
Когда дождь прошел и вновь засветило солнце, горизонт был чист. «Гебен» исчез. Но солнце стояло высоко, а все наше спасение было в темноте. Увы! До ночи было еще далеко, и мы каждую секунду могли быть вновь открыты.
Время обедать давно уже наступило, но никто не думал о нем. Нервы были слишком напряжены, и не до еды было.
Мостик, борта, мачты – все выступы были усеяны добровольными «впередсмотрящими». Рука уставала держать бинокль, глаза устали от напряжения. Начинались миражи. То тут, то там казались дымы. Раздавались выкрики «дым справа», «дым слева». Все взоры бросались туда, но это оказывалось вздором, миражем.
Мучительно тянулись минуты. Часы казались вечностью…
Ничего не знавшие и не ведавшие миноносцы были в недоумении. В чем дело?! Почему такой небывалый ход? Почему курс ведет в Синоп?.. Их не хотели тревожить…
Петренко то и дело докладывал об обстановке в воздухе. Он чувствовал себя героем дня, «орлом сто сот». Его рубка стала общим центром. Все стекались к ней. Матросские головы просовывались в иллюминаторы все с одним и тем же вопросом: «Где «Ебен?»
А «Гебен» не дремал. Потеряв нас во время ливня, он созывал к себе все крейсера и миноносцы. Чувствовалось, что он строил цепь, сквозь которую мы не могли бы прорваться.
Но вот, наконец, солнце заметно стало склоняться к западу. Адмирал решил с наступлением ночи пойти на пересечку моря, взяв кратчайший путь на Керчь с тем, чтобы с приближением к крымским берегам лечь на Феодосию и ранним утром, в дымке берега, проскользнуть в Севастополь.
6
Стеньговые («стеньга» – верхушка мачты) флаги подымались на верхушке мачт только в высокоторжественные дни и перед боем.