Наверное, единственный из больших современных американских режиссеров, кто может сделать зрелище на большом экране, не только сохранив ключевые составляющие лежащего в основе детектива, но и использовав их по максимуму, — это Дэвид Финчер. Главные его фильмы — «Семь» (1995), «Игра» (1997), «Зодиак» (2007) — детективы, но за прочной жанровой схемой всегда скрывается гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. Режиссер как-то описал киносъемки так: «Ты пишешь акварелью нечто, расположенное в трех кварталах от тебя, глядя через телескоп, сорок человек держат кисть, и ты командуешь ими с помощью рации»[43]. Финчер в своем филигранно-эпичном кино точно знает, как сделать детали-улики мощными выразительно-художественными образами, не разрушая целого, как оставить им их «акварельную», тончайше ювелирную природу (сахарная «буря», в которую попадают герои «Исчезнувшей», или то, как герой Дэниела Крэйга в «Девушке с татуировкой дракона» ловко перехватывает падающую на пол бутылку молока). Картины Финчера — словно шкатулки с множеством потайных ящиков, а сам автор постоянно, с радостью, обманывает ничего не подозревающего зрителя; поразительным образом в его не-фантастичных фильмах кадров, преобразованных компьютерной графикой, больше, чем в блокбастерах вроде «Годзиллы».
От будничного «Зодиака» (2007) невозможно оторваться — это классический детектив, который гипнотически затягивает, особенно под конец, когда о маньяке по имени Зодиак все уже давно позабыли, кроме одержимого главного героя-писателя. Вывод получается гораздо более масштабным — как в «Вороне» (1943) Анри-Жоржа Клузо, неперсонифицированное, рассеянное зло ощущается как повседневное и повсеместное, и после проживания объемно выстроенного, тщетного путешествия-поиска становится уже неважно, кто именно совершал преступления.
В лучшем своем, наверное, фильме «Семь» (1995) Финчер сталкивает кромешный натурализм ужасающих убийств с тотальной недоговоренностью и недосказанностью — ни ведущие расследования детективы, ни зрители так никогда и не узнают, как и почему произошли преступления. Полицейские, молодой энергичный эгоист и его мудрый напарник, вынуждены лишь следовать за прихотью маньяка и не могут сделать буквально ничего — они никуда не успевают, ничего не находят и не раскрывают. Мы вынуждены, не отрываясь, смотреть, как их (и нас) ведут к ужасающему финалу. Получается мощный «детектив без детектива» в духе безысходных криминальных фильмов 70-х — «Ночных ходов» Артура Пенна (1975) или «Китайского квартала» Романа Полянского (1974).
В «Исчезнувшей» перед нами предстает картина семейного благополучия, которое сразу нарушается похищением (или убийством?) красавицы и умницы жены молодого преуспевающего писателя. Однако похищение обставлено слишком театрально, улики в аккуратных конвертах расставлены по всему дому, а герою Бена Аффлека, моментально попадающему под подозрение, нельзя не посочувствовать. Мы наблюдаем историю их отношений глазами жены: она рассказывает, как была несчастна и как хочет отомстить невнимательному мужу — теперь, когда его обвинят в ее убийстве, он наконец-то обратит на нее внимание и получит, по ее мнению, «по заслугам». Но что-то не сходится. Зритель знает, что ее голос — это голос психически нездорового человека и искать ответы придется самому. Чтобы рассказать историю, Финчер использует все виды монтажа, движение камеры, ритм, паузы. А еще зеркальную симметрию в композиции кадров, будто намекая на дьявольскую двойственность (ведь изображение в зеркале магическим образом «переворачивается»: «правое» становится «левым», а «левое» — «правым») во всем: в отношениях между персонажами, между рассказчиками, между визуальным и звуковым, между видимым и невидимым. Комментируя эпизодическую роль Эмили Ратаковски (любовницы главного героя), Финчер сказал, что хотел с ее помощью симметрично разделить аудиторию. «Мне нравится, что она появляется словно какой-то оборотень и набрасывается на него. Очевидно, и что он не очень-то сопротивляется. Мне было важно взять на роль Энди такую актрису, которая могла бы сразу, немедленно разбить аудиторию на своих обожателей и ненавистников. Чтобы можно было буквально расколоть зрительный зал пополам. Женщины бы откинулись в своих креслах, скрестили руки и сказали: ‘Ну что за придурок!’ — а мужчины наклонились вперед и задумчиво заметили бы: ‘Да, но все же это так понятно…’. Какая-то часть в вас понимает, что это ужасная ошибка, но ее невозможно не совершить».