Раскольников – это "пред-ницшенианец", сделавший первые шаги к Сверхчеловеку, перешагнув через человека, это "пред-телемит", "пред-кроулианец", продекламировавший свою Конституцию, это "гиперфашист", разделивший человеческие существа не по какому-то примитивному расовому или социальному признаку, но по признаку принадлежности либо к "стаду", либо к "Сверх". В терминах же статьи теорию Раскольникова можно сформулировать следующим образом: существуют люди, которые более предрасположены к трансцендированию, к стремлению расширить своё существование, к экзистенциальной экспансии, к нарушению границ – и этих людей по сравнению с "нормальными" людьми просто ничтожное количество. Над этими "способными сказать хоть что-нибудь новое" не властвуют человеческие законы, догмы, морали и т. д. Они абсолютные "отщепенцы", "изгои", "отверженные", "посторонние", "чужие"[21]. "Перешагнуть через кровь" – это, конечно, радикальный случай, "несущий новое" может взять у "человека низшего разряда", "этого фабричного товара природы, которых она ежедневно производит тысячами"[22], не только жизнь, но всё, что поможет ему "нести новое" – честь, силу, даже эти "грязные деньги"... "Плюнуть в душу", "вытереть ноги" об неё – для вознамерившегося стать Сверх это само собой разумеющиеся поступки. Естественно, угрызения какой-то там совести, культивируемой гуманистическим обществом, неведомы ему. У него своя "Совесть" (знаменитое "мою совесть зовут Адольф Гитлер" нужно понимать именно в этом контексте). Тем более сейчас, в наше время, когда на землю опустилась полночь, когда человечество вошло в возрастную стадию "угасание", когда Кали-Юга царствует уже буквально во всём, даже более того – "мы вступили в последнюю, завершающую стадию Кали-Юги, в наитемнейший период этого «темного века», в эпоху диссолюции, из которой можно выйти только через страшный катаклизм"[23], – вряд ли сейчас возможно, да и уместно, трансцендировать "мирным путем", вряд ли уместно "мирно" расширять свои границы – даже на банальном "межчеловеческом уровне". Трансцендентность сегодня – это понятие, полностью противоположное гуманизму. Этот мир явно не заслуживает "хорошего отношения" к себе.
Красота вовсе не спасет мир. Как вообще можно было в это уверовать, если даже сам отец этой "заповеди" не верил в нее? То, что Достоевский не верил в нее, видно уже хотя бы из того, в чьи уста он вложил эти слова, и как он с ним обошёлся на страницах своего романа. Юродивый князь Мышкин (показательно, что "юродивым" в романе он назван только один раз, но зато сразу же на первых страницах) действует и проповедует именно как настоящий юродивый в религиозном смысле этого слова, – непониманием, а то и смехом встречают его "проповеди" окружающие. Если то, что юродивый "ближе к Богу", является первой аксиомой, то второй аксиомой является то, что проповедуемое им в этом мире никогда не найдет себе дорогу в жизнь, пускай даже кто-то и прислушивается к его словам. В итоге Мышкин (заведомо обречённый, что понятно с первых страниц романа) губит себя и всех – кого он любит и кто его любит. Но что же является причиной катастрофы? Не что иное, как красота – это видно отчётливо, если проанализировать поступки, действия и их причины действующих лиц романа. Так как же красота может "спасти мир", если даже своего "пророка" погубила? Часто принято толковать личность Мышкина как "образ Иисуса Христа" – но Мышкин именно юродивый, "рядовой" юродивый, его конец показывает это весьма красноречиво – он не оказывается даже "мучеником, пострадавшим за идею". Другое дело, если бы Мышкин в романе был убит (тем же Рогожиным) – тогда бы он действительно мог попасть под "категорию" Иисуса Христа (соответственно Рогожин отождествлял бы собой Иуду). Да и не был Христос столь "мягкотелым", как Мышкин... Нельзя не заметить того, что если "Идиот" является одним из самых трагических романов Достоевского, то "Преступление и наказание", пожалуй, самым оптимистическим, – вряд ли можно назвать какое-нибудь другое произведение Достоевского со столь благополучным финалом (причем, практически все исследователи сходятся на том, что этот роман является центральным в творчестве писателя). Так кому из своих героев автор симпатизировал больше: проповедующему мир и любовь блаженному князю Мышкину (чем ни Путь Правой Руки) или взявшемуся за топор и "переступившему через кровь" Раскольникову (Путь Левой Руки)? И кому больше симпатизирует читатель? Вот по классике и получается, что "спасать мир" (если его вообще надо спасать) нужно не красотой, но топором. Так что остается лишь одно – втоптать в грязь лозунг юродивых "красота спасет мир" и взяться за топор, револьвер, автомат, взрывное устройство и т. д.
21
В образе "чужого" явно напрашивается аналогия с установками гностицизма. Поясняя представление гностика Маркиона о "чуждом Боге", "Чужом", Г. Йонас в своей монографии "Гностицизм" пишет: