Счет с секунд на минуты, с минут на часы,
за январем февраль, от февраля до марта,
от начала весны до осеннего равноденствия,
а там и до первого инея,
цветы от почек и до увяданья
первый день.
Этой ночью вдвойне светло на производстве.
Первый блеск от света ламп всех тех,
кто допоздна остался,
А другой — начальника зловещий взора блеск,
но ни один из них не очернит зеленой формы
наших девушек.
На карточках рабочих два аромата,
один — то свежесть наших девушек,
другой — то темный пот труда.
В день зарплаты, заводик в десять му,
кунжут раскрыл цветы на десять му,
На десять му благоуханья
кто унесет с собой?
Я вынул нож, порезал реку,
она не показала боли,
и не осталось даже шрама на ней,
но родилась во мне досада.
Река в родных местах слаба настолько,
что каждую песчинку
обходит осторожно.
Вода речная до чего чиста,
В зеркальной глади рыбы и креветки,
Но. Выросли мятежники уже.
На южном склоне похоронен дед.
На южном склоне и отец лежит.
Мятежник юный, только возмужав,
оставил южный холм за тыщу ли.
Деревья, травы. Шаг матери так скор,
Я так медлителен: на южном склоне я даже тень ее
из виду упустил.
Лазутчик, что таится в сердце, днем исчезает,
к вечеру выходит.
Мятежник этот, пуповину обрубив, и не взглянул назад.
Мятежник этот весь изранен был, но даже и молвы
не разнеслось.
Мятежник, судя по всему, сбежал на юг,
в деревне стали говорить
О смерти.
У него полно болезней скрытых, насколько знаю,
У него два перелома, в третью стражу в засаде,
в пятую готовит заговор уже.
Кровь у него внезапно потекла не в венах,
7 апреля день, 1998 год, болезнь и жар, в бреду.
И девушка с фамилией Чжан
на велосипеде по второму восточному кольцу
его в Хэнли больницу отвезла.
Спустя года, он ночью брел один, скрываясь в городе
другом, на улице Мавэй, сто два,
а Чжан несла дочурку,
Вот малышка и выдала его.
Славой мятежника подглядывающим за тобой
и поделиться не с кем.
Дела минувшего деревни Лоцзу
Селение Лоцзу, здесь производство вытеснило рис,
лягушек, птиц,
сироты эти лишены
лазури чистой.
Речушка Ли харкает черной кровью,
Рис Чжоу круглым сиротой остался
Белые облака Чжао больны чахоткой
Чэнь Шэн[268] собирает наспех электронный заряд;
У Гуан[269] его запустит.
Сжигают книги. И людей бросают в ямы[270].
Индустрия плюс индустрия, наплодят ли толпы демонов?
И не выскочит ли внезапно один подле тебя?
И стал я тосковать
по рыбам,
птицам, и по цветам, и даже по насекомым.
Тан. Один пион, но Северную Сун[271] прошел
и перешел Цинчуань[272],
он благородных кровей
и Цинскую луну и Ханьское небо,
и даже на восемьсот ли прошел
с Южной Сун[273]
на юг
Через деревню Лоцзу.
Через улицу, через пристрельную точку,
через камуфляжный костюм,
Через проверку временных документов,
через арест.
В стихах Ду Фу есть строка:
«перелезая через ограду, бежит»[274]
Тан, в дождь заболела и в сильный ливень
исчезла,
за день.
Его в управе общественного порядка
трижды смирили гордыню пиона.
Так рыдал, что не узнать.
Один лишь цветок, разве способен он
замыслить измену?
вернуться
Чэнь Шэн, также известен как Чэнь Шэ (?-208 гг. до н. э.), один из полководцев, возглавивших народное восстание против династии Цинь.
вернуться
У Гуан — один из предводителей первого в истории Китая масштабного народного восстания (209–207 гг. до н. э.), которое он возглавлял вместе с Чэнь Шэном.
вернуться
Здесь скрытая цитата. Во времена Цинь Шихуана, императора, впервые объединившего Китай, сжигали конфуцианские книги и заживо закапывали ученых мужей.
вернуться
Район Шэньси и Ганьсу, включающий равнину Гуаньчжун, в эпоху Сражающихся царств территория принадлежала государству Цинь.
вернуться
Слова из стихотворения Ду Фу «Деревня Шихао», вся строка: «Старик залез на забор, старуха вышла и смотрит». Говорится о наборе в армию, когда забирали всех подряд, невзирая на возраст.