Я выдумал лотоса цветы,
и листья лотоса,
и корень,
и всем им дал фамилию Сюй.
В твоей улыбке лотосы раскрылись,
На лодке я пустился в путь к тебе.
А платье на тебе, что волны с мелкой рябью,
И я переправляюсь, я плыву.
Все звуки сладки как вино из риса,
И море в ожидании весны уж на сносях.
Гор очертания станут твоему подобны,
Сгустились из равнины беспредельной.
Все думы вмиг из черных стали золотыми,
Так где же камни, принесенные Цзин Вэй[288],
Вот предо мной твоих грудей агаты,
И вот уже миную Линдинъян[289].
В дыхании нашем — лотосов первозданность.
В наших душах далекая бесконечность.
С щебетанием утренних птиц,
Со звуками ветра — ты сердце свое сожги
и вступи в нирвану.
Земля и небо в сиянии слепящем.
И на свете этом лишь наши нагие тела,
И твой голос, твой крик
Словно в космосе эхо.
Возвращение в сокровищницу[290]
Путь окроплен твоею женской кровью,
Она цветами алыми раскрылась для меня.
И каждый раз, когда в тебя я проникаю,
Я словно бы пират-кладоискатель.
Моя ладья неспешно огибает ущелья,
Мое дыхание овевает
Все волны и изгибы тела твоего.
До чего пьяняще, когда мой дух
вдруг заиграет во все отверстия твои[291]
— все постепенно засияет,
— и все со временем наполнит аромат.
Глина, лед, ущелья,
Сырая возрожденная земля.
В этой мирской пыли
В наших с тобой слезах
Рокот вод морских
И необъятность погруженья.
И вновь,
И вновь,
мои уста
твоей касаются груди,
и словно несмышленое дитя,
приникшее к груди, я засыпаю.
Сквозь крон верхушки солнечная рябь скользит.
Во снах весенних[292] дровосеком стал,
Тебя я обнял как охапку дров,
готовлю рисовый отвар и эликсир весенний своей души.
Мне мир отрезал все пути к возврату,
и лишь возможно ждать в горах весенних,
Пока в который раз распустятся цветы,
и снова дождь придет.
Так нежно ветер тронул волосы мои,
Сияние ярче блеска ясных звезд.
Теперь осталось лишь веревку свить,
чтобы висеть в петле.
Я в ожидании подался весь вперед,
и губы, приоткрытые слегка.
Когда же молния скорее возвестит
Грозы весенней первый гул.
Поздний звонок как поток захлестнул
узкий разъем проводов телефонных,
ущелье Санься[293] прервало
твой естественный месячный цикл.
И мать-земля взялась тебя
просватать на берег Южно-Китайского моря,
Посулив большие дома и деньги,
прельстив тебя этим немало.
При лунном свете грудь полна соблазна,
Ворочаешься ты, никак не спится скованной душе.
Ведь форма для чеканки денег
сдавит плоть твою, оборотив ее в одну лишь похоть.
Так, может быть, пока ночная мгла воде подобна,
в пруд броситься и в лотос обратиться?
Но будут ли в воде прожорливые рыбы,
что в листьях лотоса охотно порезвятся?
Я вырезал его из бумаги
И наклеил у изголовья постели —
Это из недр памяти вырвался тигр,
Ночью кромешной вновь рвется в леса.
У совы я взял зоркое зренье,
Чтобы во мраке узреть, как сражаются дикие звери.
Их резвые игры в дебрях
до чего безмятежны.
Тигр лишь тихо ступал,
Рык тигриный заглушали низкие речи.
В бесчеловечном мире людском
Живущие — что безжалостные кинжалы.
вернуться
Мифическая птица, в которую превратилась утонувшая в Восточном море дочь легендарного императора Шэньнуна; эта птица взялась засыпать ненавистное ей Восточное море обломками деревьев и камней, почему и стала символом упорства во мщении, а также и в преследовании любой другой цели.
вернуться
Широкий канал в устье р. Чжуцзян на юге пров. Гуандун, начинается у г. Чжуншань, проходит между г. Чжухаем и Гонконгом.
вернуться
В «Чжоу ли» содержится сообщение об использовании при «великом гадании» (да бу) «приемов трех перемен» (сань и чжи фа): лянь шань (смыкающиеся горы), гуй цзан (возвращение в сокровищницу) и «Чжоу и».
вернуться
«Семь отверстий» (кит. медиц. семь «окон» тела) — отверстия на лице человека, связанные с восприятием мира: пара глаз, пара ушей, пара ноздрей и рот.
вернуться
Поэтичное название эротических снов.
вернуться
Ущелье Санься — система трех порогов на р. Янцзы.
вернуться
В древнем Китае знак военачальника, бронзовый медальон с головой тигра.