Генерал Пётр Григоренко вспоминал о том периоде, будто о сказочном сне: «Как из небытия вывалилась огромная украинская литература. Не только Шевченко, который буквально потряс меня — Панас Мырный, Леся Украинка, Кропывныцкий, Иван Франко… звали меня пробуждать национальное самосознание моих земляков. Почти ежедневно в нашей школе проводились «читанки» произведений украинской литературы. Желающих послушать было больше, чем вмещало помещение. Раздвижная перегородка между классами убиралась, и оба класса, что называется «битком набивались» людьми. Люди сидели на партах, на подоконниках, просто на полу, стояли в коридорах, слушая через открытые в оба класса двери. Стоило поражаться той жажде к родному художественному слову. 2–3 часа продолжалось чтение. И никто не выходил, и никому не хотелось, чтобы чтение заканчивалось. Особенно поражали меня курильщики. Везде — на собраниях и в гостях они безбожно дымят. На читанках это было категорически запрещено. И никто не нарушал закона, никто не протестовал. Все подчинялись нам, 12-15-летним девчонкам и мальчишкам»[15].
В 1930-х годах в Центральной и Восточной Украине появилось много заводов, чего не было в румынской, польской и чехословацкой Украине.
Но всё это не перечёркивало главного — в СССР установился тоталитарный и откровенно террористический режим, опирающийся на мощную тайную полицию с разветвленной системой слежки и доносов. Поэтому на территории Советской Украины невозможно было создать сколько-нибудь серьезную организацию Сопротивления, да и вообще вся политическая деятельность украинцев, помимо участия в КПУ, была запрещена и строго каралась.
В 1930-х гг. большинство представителей старой украинской интеллигенции было репрессировано, украинизация сменилась русификацией, продолжавшейся вплоть до конца 1980-х гг. А построенные заводы, выпускавшие преимущественно не средства потребления, а средства истребления, можно было охарактеризовать как предприятия индустриального крепостничества, на которых использовались прогрессивные формы варварской эксплуатации рабочих.
Стихийные крестьянские восстания в Украине периода коллективизации и волнения в Красной армии большевики подавили как раз из-за стихийности этих проявлений народного гнева.
К слову, в период этих возмущений в СССР в 1929–1932 гг., Украина была в авангарде Сопротивления. Вот как об этом пишет итальянский ученый Андреас Грациози: «Сильнее всего волнения затронули Украину, где в 4098 выступлениях участвовали свыше миллиона крестьян, что составляло соответственно 29,7 % и 38,7 % от общего числа (по СССР — А. Г.)… Там нередко бунтовали те же села, которые в 1920 г. на 50 % “вырезала” конница Буденного… В Украине, как и в других национальных регионах, в оплотах Сопротивления слышались националистические лозунги»[16].
За такие «проступки» Сталин решил жестоко покарать крестьян, в том числе украинских, и привести их и политическое руководство УССР к абсолютному послушанию. Окончательно народное Сопротивление было задушено чудовищным в своих масштабах голодомором 1932–1933 гг., который Верховный совет Украины в 2003 г. объявил актом геноцида.
Несмотря на то, что в Польше режим также не отличался мягкостью по отношению к радикальным национально-освободительным движениям белорусов и украинцев[17], все же возможности для их политической деятельности на территории Западной Украины были несравнимо благоприятнее, чем в СССР.
Между двумя мировыми войнами Польша была демократическим государством либо диктатурой, но уж, во всяком случае, тоталитарного правления там не наблюдалось. Да и национальное самосознание украинцев Волыни и, особенно, Галиции всегда было традиционно выше, чем у их восточных соплеменников.
Дело в том, что Галиция на протяжении полутора веков входила в состав империи Габсбургов. После революции 1848 года Австро-Венгрия стала цивилизованной конституционной монархией, а украинцы, как и другие народности «лоскутной империи», получили возможность свободно пользоваться своим языком и избираться в местные органы власти. Поэтому в Галиции украинский национализм, тогда ещё в демократических формах, был развит уже к началу XX века.
В той же «России, которую мы потеряли», украинский язык до 1905 года был на официальном уровне под запретом, а после Первой русской революции преследуем не был, но в государственном делопроизводстве не использовался и в школах не изучался. Поэтому национальные настроения в среде украинцев, населявших Российскую империю, особого развития до 1917 года не получили.
16
17
О политике польских властных кругов в украинском вопросе см., например: