Кудзу как ненормальный прыгал по траве перед ними, перепуганный, озадаченный и ничего не понимающий.
— Посмотри! — воскликнул Огр. — У него больше нет послесвечения! Видишь? Видишь?
Кудзу снова был живой собакой в живом мире! Подпалины на его меху стали бледнее и мутнее, и тело его теперь состояло из плоти и кости. Он метался туда-сюда, пытаясь отыскать Цин, и лаял как оглашенный. Наверно, какое-то смутное чувство говорило ему, что она всё ещё здесь, но он не видел её и никогда больше не увидит.
— Он живой! — твердил Огр, словно некий сумасшедший учёный.[36] — Он живой!
— Прости меня, собачка, — всхлипывала Цин, — прости, прости…
Но она знала — Кудзу не слышит её.
Хозяева дома услыхали собачий лай и вышли на заднее крыльцо. Детям понадобилось несколько минут, чтобы убедить родителей, но в конце концов те уступили. Кудзу позволили остаться. Детишки тут же набросились на него с объятиями, стараясь успокоить перепуганного пса.
— Как тебя зовут, собачка? — спросила девочка.
— Кудзу! — закричала Цин, но никто её не услышал.
Снова прогремел гром, чуть ближе, чем раньше. Родители взглянули на затянутое грозовыми тучами небо. А мальчик сказал:
— Давайте назовём его Шторм!
Вот круг и замкнулся: Цин внезапно вспомнила, что Шторм — это и есть настоящее имя её бывшей собаки.
Прошло ещё несколько минут, и лай стал утихать, перешёл в жалобные подвывания, а потом и они затихли, пёс лишь тяжело, тревожно дышал. Ещё совсем недолго — и Кудзу/Шторм улёгся на траву и перекатился на спину — мол, давайте, чешите мне брюхо, чтó его новые хозяева и бросились с радостью выполнять.
Цин обернулась к Огру.
— Я тебя ненавижу, — сказала она, и действительно ненавидела его от всей души.
— Твоё право, — ответил тот. — Но ты только что доказала, что верность присяге для тебя важнее личных интересов. Такая верность должна вознаграждаться… лейтенант.
Он протянул к ней шоколадную руку и начертил ещё один шеврон на рукаве её формы. А затем он сказал нечто такое, что восхитило Цин в той же степени, в какой она ненавидела его:
— Я хочу, чтобы ты запомнила, как проталкивала Кудзу в живой мир. — И после паузы добавил: — Потому что очень скоро ты то же самое проделаешь с Мэри Хайтауэр.
Часть ПЯТАЯ
Откровения скинджекеров
В своей книге «Советы послесветам», в главе 5, названной «То, чего ты не помнишь, не может нанести тебе вреда», Мэри Хайтауэр пишет:
«Память в Междумире — престранная вещь. Сознание послесвета похоже на ящик с игрушками в детской комнате. Если вынуть из ящика драгоценное воспоминание, лелеять и вечно нянчиться с ним, то велики шансы на то, что оно никогда больше не попадёт в ящик. Поэтому единственным способом сохранить в Междумире память о чём-то значительном — это никогда о нём не вспоминать».
Глава 25
В логове Женщины-кошки
Наблюдения Мэри по части воспоминаний не годились для скинджекеров. В отличие от Ника Алли не забыла свою фамилию.
Джонсон.
Понятно, что с такой распространённой фамилией найти её близких в Мемфисе станет очень трудной задачей. Имена родителей Алли были Адам и Андреа, потому-то они и выбрали имя для своей дочери тоже на А. В телефонном каталоге Мемфиса значились десять Адамов, две Андреа и больше сотни А. Джонсонов. Алли уже узнала, что оба их мобильных номера больше не существуют, значит, придётся вселяться в кого-нибудь и начать звонить всем Джонсонам подряд.
Одно было ясно — без скинджекинга не обойтись. Алли не знала — а вдруг «гравитация родного дома» действует и здесь, в Мемфисе? Рисковать не хотелось. Ведь может же статься, что когда она найдёт новый дом своей семьи и увидит, что их жизнь идёт вперёд без неё, почва под её ногами точно так же обратится в зыбучий песок, как если бы она стояла на родимом пороге?
Кроме того, была и ещё одна веская причина прибегнуть к скинджекингу. Междумирный ветер. Необъяснимый, таинственный, сводящий с ума. Не ветер — ураган, дующий от Миссисипи, и чувствовать его могли только послесветы. За пять миль от Мемфиса, в том месте, где она попрощалась с Милосом и остальными, это был лишь лёгкий бриз, но ближе к реке ветер набирал силу. А поскольку Мемфис лежит непосредственно на восточном берегу Миссисипи, от ветра не было никакого спасу.