Знаменитый русский ученый Климент Аркадьевич Тимирязев (1843–1920), пламенный последователь и ученик Ч. Дарвина, всю свою жизнь посвятил задаче, на важность которой указывал Фр. Энгельс, — изучению законов взаимосвязей между внешней средой и носителем жизни в органическом мире — белком.
Энгельс говорил:
«Жизнь — это способ существования белковых тел, существенным моментом которого является постоянный обмен веществ с окружающей их внешней природой, причем с прекращением этого обмена веществ прекращается и жизнь…»[10]
К. А. Тимирязев всю свою жизнь посвятил изучению взаимоотношений растения с окружающим миром. Тимирязев направил свое внимание на характернейшую особенность растений — зеленую окраску их листьев. Он справедливо предположил, что именно в этом общем для всех растений признаке нужно искать разгадку. Тонкие исследования и сложные эксперименты подтвердили его гипотезу. Он обнаружил, что зеленая окраска листьев вызвана особым веществом — хлорофиллом, сосредоточенным в мельчайших образованиях листа, называемых хлорофилловыми зернами. Назначение хлорофилла, а стало быть, и зеленой окраски листьев — задерживать и поглощать красные лучи солнечного спектра, то-есть именно те лучи, которые обладают способностью разлагать на составные части содержащуюся в воздухе углекислоту. Изымая из углекислоты (СО2) ее углерод, хлорофилловые зерна тут же синтезируют его с водородом и кислородом, создавая так называемые углеводы — важнейшую часть органического вещества. Этот сложный химический процесс и является основой того обмена веществ между живым растением и окружающей средой, изучать который так энергично призывал Энгельс.
В своих биологических работах К. А. Тимирязев, исходя из того, что границы познания живой природы, как и всякого познания, беспредельны, раскрывает широкие возможности в области произвольного изменения органических форм, в области выведения новых сортов растений и новых пород животных.
Становится ясным, таким образом, что появление Мичурина как преобразователя науки о природе и самой природы было закономерно подготовлено всем ходом развития научных взглядов на протяжении XIX столетия.
Дарвин поднял на высшую ступень эволюционную теорию Ламарка. Ф. Энгельс, отметив недостатки учения Дарвина, признал вместе с Марксом великую прогрессивность дарвинизма, его революционную роль в науке. Тимирязев и его современники Докучаев, Костычев, Вильямc глубоко исследовали проблемы взаимодействия живого растительного организма с внешней средой.
А Мичурин, как бы обобщив всё это, поднял, в свою очередь, на высшую ступень учение Дарвина, он доказал возможность широкой и планомерной переделки природы человеком. Мичурин осуществил мечту-завещание Энгельса о том, что человек вносимыми им изменениями должен заставить природу служить его, человека, целям, должен господствовать над природой. Впоследствии Мичурин писал о себе, что он всю свою жизнь мыслил диалектически, подчеркивая этим свою идейную связь как ученого с революционным мировоззрением социализма.
Совершенно понятно, почему в Советской стране учение Мичурина стало знаменем для социалистической сельскохозяйственной науки, ядром новой, советской биологии, активной и творческой во всех своих проявлениях.
III. ПЕРВЫЕ ТРУДНОСТИ
Начало своей самостоятельной деятельности по плодоводству Иван Владимирович относил к 1875 году. Двадцатилетним юношей вступил он на свою великую дорогу. Поэтому вполне естественно, что первые шаги его, как сам он впоследствии говорил, делались им в известной мере «наощупь». Смелость, стремление к новаторским начинаниям были, правда, присущи ему уже и в то время, но опыт и знания, накопленные им, были еще недостаточны. Исключительной скудостью отличался экспериментальный материал, которым он располагал в те дни.
Породный и сортовой состав скромного Петрушинского садика — первой опытной площадки Мичурина, ни в какой степени ни количественно, ни качественно не мог обеспечить исследовательские замыслы молодого новатора. С улыбкой вспоминал Иван Владимирович на склоне лет, к каким ухищрениям приходилось ему прибегать в те дни, чтобы раздобыть в оранжерейном саду начальника Козловской железнодорожной дистанции, богатого дворянина-помещика Ададурова, необходимые ему для опытов прививочные черенки.
Сад был для молодого Мичурина таким же привычным, родным, «свойским» местом, как лес для охотника. Любой козловский сад тех дней двадцатилетний Мичурин мог «прочесть» и оценить с достаточной легкостью и точностью. Учиться Мичурину садоводству и опытному делу с садовыми растениями в Козлове было не у кого и нечему. Но жажда знания, потребность в расширении своего научного кругозора были у молодого новатора огромны! Вопросов, мыслей, проблем так много! Правы ли старики, в том числе и тесть Василий Никифорович Петрушин, утверждая, что садовое дело старо как мир и что новое слово тут сказать невозможно?
— Все тропки исхожены, все дорожки испробованы… — упрямо шамкают старики.
Да и только ли старики? Известный козловский промышленник-садовод, выходец из Франции, мосье Роман Дюльно держится такого же взгляда. Он утверждает:
— Садоводство — это, в первую очередь, коммерция, и до науки ему никогда не подняться…
Так же мыслят и десятки других садоводов-промышленников.
Но хоть и сильна в садоводстве рутина, хоть и царит в садовом деле косность, хоть и слышать никто не хочет о возможности новшеств в садоводстве, молодой Иван Мичурин все более утверждается в мысли, что уже назрела задача превращения садоводства в настоящую, большую, прогрессивную науку.
— Это должна быть не та «садовая наука», какой пробавлялись отцы и деды, состоящая из описания весьма немногочисленных сортов и крайне примитивных агротехнических приемов. Нет, новая наука садоводства, в создании которой, может быть, и мне придется участвовать, должна основываться на всей совокупности научных знаний человечества, и в особенности, конечно, на законах биологии растения, — так размышлял Мичурин.
И вот Иван Владимирович Мичурин, ставший к этому времени линейным механиком Козловского железнодорожного узла, приступает к глубокому изучению этих законов жизни растения. Он уже давно подмечал их, эти законы, зорким, наблюдательным взглядом садового ученика, отцовского помощника. Много было накоплено важных и ценных наблюдений, много мыслей бродило уже в гениальной голове, но все это нужно было привести в систему, упорядочить и обосновать научно.
Кипение вновь и вновь рождающихся мыслей, порою согласных, порою борющихся между собой, отражала методика садовой работы Мичурина в те далекие годы.
Иван Владимирович впоследствии рассказывал нам, знавшим его, и отмечал в своих статьях, что этот самый начальный период его творческого пути был заполнен разнообразнейшим экспериментированием.
В памяти его крепко засело семейное предание о прадеде, калужском садоводе Иване Дмитриевиче. Он не без успеха занимался выращиванием сеянцев из семян культурных сортов, выделяя из них последующим отбором удовлетворительные экземпляры. Это подталкивало и Ивана Владимировича на опыты такого же рода.
Молодой новатор в тот период стремился обновить сорта садов средней полосы России путем посева семян южных и иноземных сортов. Вместе с этим он испытывал на морозостойкость южные сорта, высаживая готовые саженцы[11] или прививая и окореняя их черенки.
Видя упрямое стремление Мичурина к садовым новшествам, Василий Никифорович Петрушин помог ему заарендовать у Козловской городской управы небольшой пустырь на задворках Полтавской улицы. Это произошло в 1877 году.
С энтузиазмом продолжал здесь Иван Владимирович свои опыты. Везде, где только возможно, раздобывал он экспериментальный материал. Семена, выписанные им из Крыма, Кавказа, Бессарабии, из разных стран Западной Европы и Америки, Мичурин высевал в грунт и в ящики.
Вскоре пустырь преобразился. Ровными рядами выстроились на нем плодовые деревья. Здесь были и привитые деревья, и деревья, выращенные путем окоренения[12] черенков, и, самое главное, сеянцы от семечек из привозных плодов.
Между тем жить становилось все трудней. Родился в 1876 году первенец, сын Николай; через два года появилась на свет дочурка Маша. Расходы семьи увеличивались. И отец, Владимир Иванович, уже сильно болевший, потерявший трудоспособность, и родители жены тоже ожидали помощи. Жалованья по службе нехватало. Иван Мичурин был вынужден повесить над окном своей квартиры скромную самодельную вывеску: «Чиню часы и прочие механизмы». Вскоре после поездки в Москву, где какой-то оптический мастер соблазнил молодого приезжего выгодами оптического ремесла, Иван Владимирович приобрел полный набор оптических инструментов и приписал на своей вывеске-дощечке еще два слова: «оптическая мастерская».
11