В соответствии с этим общепринятым описанием, разделяемым в равной степени реалистами, представителями английской школы и конструктивистами, вестфальские договоренности были поворотным пунктом в истории международных отношений. После 1648 года формализованные отношения между нововременными суверенными государствами пришли на смену перекрестным отношениям между разнородными феодальными акторами, иерархические претензии которых венчались Империей и Церковью. Упрочение исключительного суверенитета, покоящегося на внутренней монополизации средств насилия, отразилось в исключительном контроле правителей над инструментами внешней политики – армией, дипломатией, договорной системой. К середине XVII в. субъектами международного права, основанного на взаимном признании и соответствующем исключении соперничающих центров власти, могли быть только правители, обладающими подобными прерогативами. Благодаря присвоению средств насилия множеством суверенов и сопутствующим этому процессу установлению системы ограниченной территориальности само поле политики было формально разбито на отличные друг от друга внутреннюю и внешнюю сферы, которые основывались соответственно на внутренней политической иерархии и внешней геополитической анархии. После вестфальского соглашения не‑территориальные политические акторы – города‑государства, союзы городов, феодальные сеньоры, а также иные корпоративные образования «выпали» из международной политики. Международные отношения были институциализированы благодаря постоянно действующим посольствам, координирующим международные дела посредством периодических дипломатических контактов, управляемых кодифицированными и обязательными для исполнения дипломатическими протоколами. Кульминаций подобных контактов стали регулярные созывы многосторонних конгрессов. В то же самое время политический суверенитет и дискурс raison d’État[20] секуляризировали международные отношения, подорвав претензии религии как легитимирующей инстанции и уменьшив универсалистские амбиции Римской католической церкви. Разделение политики и религии, а также возникшая вместе с ним идея самоопределения, ввели принцип мирного сосуществования равных в правовом отношении членов международного общества. Он был воплощен в кодексе международного права, которым устанавливались принципы взаимного признания, невмешательства и толерантности. Универсальные концепции империи и папские стремления к нравственному верховенству в контексте res publica christiana уступили место балансу сил как естественному регулятору конкурентных международных отношений в многополярной анархической среде. В период между Вестфальским миром (1648 г.) и Утрехтским миром (1713 г.) международная система государств (state‑system) начала приближаться к нововременным международным отношениям.
Со временем такая интерпретация вестфальского соглашения стала конститутивным мифом в теории МО. В противовес ей в этой книге доказывается, что 1648 г., ни в коей мере не отмечая прорыв в сторону нововременных межгосударственных отношений, на самом деле был апогеем эпохи формирования абсолютистского государства: он зафиксировал признание и упорядочение международных, или – если говорить более точно, – междинастических отношений абсолютистских, династических политических образований (polities). Однако для обоснования этого тезиса было бы недостаточно указать на внешние качества политических феноменов – суверенитет, ограниченную территориальность, множественность государств – или же на «анархию» как системный структурирующий принцип международного порядка. Напротив, следует вскрыть общественные отношения суверенитета, определившие вестфальский порядок, чтобы продемонстрировать его донововременную природу. Такая задача требует социального и исторического подхода. Неореалистская логика «анархии» практически ничего не может сказать о порождающих источниках и содержательных практиках – войнах за наследование, политических браках, династических союзах, меркантилистских торговых войнах и элиминативном равновесии (eliminatory equilibrium) – международных отношений периода раннего Нового времени. Однако одно дело изучать современную историографию, которая исправляет эмпирические дефекты, и совсем другое – разрабатывать теоретическую схему, позволяющую по‑иному задать значение 1648 г. в более широком историческом континууме эволюции европейской системы государств. Данное исследование стремится демистифицировать Вестфалию, предлагая пересмотреть развитие и динамику европейской системы государств в период с VIII по XVIII в., опираясь на диалектический историко‑материалистический подход. Моя интерпретация вращается вокруг пяти следующих исследовательских осей.
20
Raison d’Etat (