№ 25. Когда я служил в армии и был на посту ночью, а потом должна была моя смена с пяти, я пошел на пост, а он был около кладбища. Хожу я себе около склада, к осени дело было, темная ночь была, и вдруг слышу, баба на кладбище плачет. Думаю, что такое, видно, меня отвлекает кто-то. Я даже автомат снял. А баба-то плачет, и ошарашно[38], ночь. Я позвал начальника смены, а она так и стонет там. Я пост сдал и пошел туда. А она там сунувши на могилу и стонет. «Он, — говорит, — седни ко мне не пришел, я и плачу, вот я сама и пришла к нему. Он как мой мужик, — говорит, — только когда выходит из-за стола, топает, как конь, ноги, как копыта». Так вот и не надо переживать, надо творить молитву и не думать. Человеку мертвому не прийти, это только черт, он людей соблазняет, принимает облик человека. Это видение, это грех, надо молитву творить, никто не придет. Ложись благословясь, и он никогда не придет, никакой шишок[39], а лягешь набалмаш[40], глазы не перекрестишь, лягешь, как свинья, и вот придут шишки всякие (Новгородская обл., Старорусский район, Ивановское, 1990).
№ 26. Мужа убило, я по нем плакала. Он как будто приходил ко мне. Дворовой аль кто. Говорят, где не на месте лягишь, он и дровни перевернет. На конюшне он коням косы заплетет, если любит, если нет — под ясли затолкнет (Новгородская обл., Старорусский район, Чижово, 1990).
№ 27. Пришла гадалка переноцевать, на две ноци. У Марии у Аксютовой в избе остановилась. Мы уж упросили ее, узнай нам про скотину, да про мужа мне — на войне был. Говорили ноцью в хлеве с хозяином. С мамой ходили. А она [гадалка] вызывает. Хриплый старик, меж хлевами, не казался, голос только. А гадалка и плюет: «Дальше слюны не ступит». И хлеб кидает — подарки. «Я пришла, подарки принесла» — в каждый угол по куску. А руки завязали ей, вот так, за спиной: «Как мне воли нет, так и ему». Говорит: «Ну, теперь спрашивай». Скотину кормить было нецем. Я: «Как скотину докормить?» — «Докормишь, скотину я люблю» — по два раза повторил кажное слово. «Доцка сцастливая будет». — А потом говорит: «Шабаш». Все правда. У каждого целовека есть свой хозяин. А про мужа сказал, цто жив. Я потом всегда его о цем-нибудь просила (Архангельская обл., Каргопольский район, Хотеново, 1989).
№ 28. Корова у меня была, заболела, и я загадывалась, говорила: «Хозяйнушко-батюшко, хозяйнушка-матушка, скажите мне, поправится ли, нет ли корова?» И я дою, и показалось голова така с бородой и говорит: «Отошло». И поправилась корова-то. Голова-то, как у свёкра. И я преже загадывала об муже, у него шизофрения была 23 года. Опеть эта голова, рот-то большой. И так: «ау, ау, ау». Он [муж] три года с половиной бегал. Потом уж не бегал, сидел. А то по семь раз ко мне на день прибегал, больной ведь (Архангельская обл., Каргопольский район, Хотеново, 1989).
№ 29. А вот Галка-то наша, вот сыно-от у нее болел, так говорит, мужик к ей пришел, высокий такой, с бородой черной, все сына просил, так не отдала она его (Новгородская обл., Старорусский район, Виджа, 1990).
№ 30. Говорили, что вот родился у женщины сын и было ему три месяца. Вот ночью уже, она спит, и вдруг кто-то в окно ей: тук-тук. Ну, она встала, открыла окошко и вдруг видит, что женщина така в белом платье и платке и просит, дай мне, мол, водицы. Ну, дала она ей напиться, ну и говорит ей покойница-то: «Отдай мне твово сына». А эта-то, мать-то, говорит: «Нет, не отдам». Ну, покойница-то ей и скажи, что через восемнадцать лет он сам к нам придет. И точно, вот ему восемнадцать лет исполнилось, ну, он и умер (Новгородская обл., Старорусский район, Виджа, 1990).
№ 31. Вот по Белозерскому тракту в Череповец первый только перелесок проедете, так тут была раньше сторожка. Жили муж с женой, девочка.
Пришел старичок, посидел да говорит: «Девочка-то у вас хорошая, но она, — говорит, — семи годов в колодце потонет», — и сказал, в каком месяцу и какого числа.
Ей семь годов исполнилось, а уже родители ждут этот день. А колодец вот у окна был.
Грит, заколотили колодец. А она гуляет. Сами сидим у стола, смотрим в окно. Она все гуляет. Подошла к колодцу, крышку подергала — край приколочен, другой — приколочен — легла на крышку и тут померла (Вологодская обл., Белозерский район, Лаврово, 1988)..
№ 32. Мама рассказывала: пришел как-то в дом дедушка. «У вас, — говорит, — в деревне роженицы-то есть?» А раньше рожали в байне, в байне живет, пока не поправится. «Так сходи, снеси что-нибудь». Раньше все носить что-нибудь должны были. «Да ведь нет ничего». — «А ты посмотри. Не бойся, я здесь посижу, ничего у тебя не возьму. Сходи в амбар, попаши[41] в сусеках». Пошла, наскребла ведро муки, напекла оладушков. «Иди, сходи в байну, ничего не бойся, я здесь посижу». Пошла. Заходит в одну байну. Видит, роженица лежит, ребенок в корыте в воде. В другой байне на ребенке веревка лежит, в третьей — ребенок лежит на пистолете. Зашла еще в одну байну, там просто настоящий ребенок. Пришла домой. «Ну как, видела? Не испугалась?» — «Видела, ты говорил не бояться, так и не боялась». — «Вот это каждому своя смерть на роду. Тот, что настоящий, тот своей смертью умрет. Тот, что в корыте — от воды, утопнет, другой удавится, а третьего убьет што». Вот это банный и был (Вологодская обл., Белозерский район, Пятницы, 1988).