Хтоническая природа мифологической змеи видна во всем цикле текстов о змеях. Осенью в день Воздвиженья креста Господня змеи уходят в землю (№ 383, 385, 389), при этом они могут затащить под землю человека, который нарушил запрет и пошел в лес в этот день (№ 389), есть у змей и свой «царь-бог» (№ 388).
День Воздвиженья креста в народе обычно именуется как Здвиженье (№ 388, 389), Здвижев день (№ 387). В таком произношении отразилось не только фонетическое упрощение, но и народное переосмысление слова, которое оказалось связанным с понятием перемещения зверей и особенно змей на зиму — они «сдвигаются», уходят.
Рассказ о кобре, которая всюду следовала за солдатом, свела его в могилу, а затем и сама умерла от тоски (№ 390), принадлежит к почти универсальному по распространению сюжету о превращении людей в змей и о любви между человеком и змееподобным существом.
Сюжеты о змеях наиболее часты в Новгородской области, отчасти Псковской, Тверской, т. е. в западной части северного региона. Как уже отмечалось, именно в этих местах домашний пенат предстает в облике змея. По «змеиным» сюжетам указанные области смыкаются с балтийским регионом (в мифологии литовцев и латышей змее принадлежит очень большая роль) и с Польшей, где сохранены повествования о легендарном Краке, который победил змея-дракона, жившего на горе и пожиравшего людей и скот (ср. легенду о змее из озера Игорь, также требовавшем себе прокорма), и основал замок Вавель (Иванов, Топоров 1974: 175). В современном Кракове у стен Вавеля стоит изображение этого змея Смока (Smok wawelski), который периодически изрыгает дым и огонь, что вызывает восторг детей и туристов.
Сближение по мифологии змеи районов Северо-Запада России с балтийским и западнославянским ареалами может быть принято во внимание при уточнении этногенеза славянского племени кривичей, которых, по последним данным разных наук — лингвистики, археологии, этнографии, все чаще объединяют с западными славянами.
Рассказы о кладах в целом не характерны для Севера, встречаются они опять-таки преимущественно в Новгородской земле. Мотивы, обнаруживающиеся в рассказах о кладах, достаточно традиционны: клады появляются в нечистых местах, например, там, где похоронены умершие неестественной смертью (№ 394), их стерегут нечистые силы («привиждения» — № 395), страшные животные (№ 394); клады могут являться в виде животных — собаки (№ 395), мертвой собаки (№ 394); их ищут в день Ивана Купалы (№ 395); при нарушении каких-либо условий клад исчезает (№ 394).
Тема кладов и кладоискательства устойчиво сохраняется на северо-западе региона отчасти потому, что это район с большой глубиной исторической и мифологической памяти. Но мотив кладов поддерживается также фактами относительно недавней истории края. В начале XVII в. в Смутное время и время польско-литовской интервенции по Новгородским землям проходила граница проникновения отрядов польско-литовского войска. Уходя от них, русские купцы и зажиточные крестьяне закапывали деньги и драгоценности. Часть этих кладов сохранилась, и их находили в более позднее время, находят иногда и сейчас. Так, члены диалектологической экспедиции Петербургского (тогда Ленинградского) университета в 1972 г. в Вытегорском районе Вологодской области видели в крестьянской семье клад серебряных монет времен Ивана Грозного весом в 1,5-2 кг, который хозяева летом того же года выкопали у себя в огороде. Он состоял из кованых серебряных монет неправильной округлой формы с изображением Георгия Победоносца с копьем в руке (откуда и название копейка) и надписью на одной стороне: «Великий князь Иван Васильевич», на другой: «Осподарь всеа Руси»[218]. Были в нем и монеты, выпущенные в Великом Новгороде, очевидно, еще до присоединения его к Москве. Мифологические рассказы о кладах нередко переплетаются с легендарными, о чем пишет и Н. А. Криничная, подготовившая издание «Северные предания» (Л., 1978. С. 20).
В публикуемых текстах нашла отражение персонификация некоторых понятий, связанных с болезнями, недомоганиями, бедностью. В тексте № 393 это персонифицированная Нужда, в текстах № 396 и 397 — персонификация недугов, которые могут появиться у ребенка, если нарушить запрет не ставить и не сажать его на стол — Упиры и Столоватик. Такого рода персонификации весьма значимы в мифологической традиции: они являются потенциальным источником появления новых мифологических персонажей. Например, слово памха в северо-западных районах Севера имеет значение 'болезнь, немочь' (Ленинградская обл.), 'повальная болезнь, эпидемия', 'слабость', 'беда, напасть' (Новгородская, Ленинградская обл.). Вместе с тем несомненна мифологизация слова в таких контекстах, как «Памхи, нечистая сила. Памхи носят, так это ругаются: чтоб тебя памхи унесли. А идолы это» (Новгородская обл., Пестовский район, — Картотека Словаря русских народных говоров. Хранится в Словарном секторе Института лингвистических исследований РАН (С.-Петербург)).