«Низший класс в России всегда ненавидел иностранцев… Нападение французов на собственность жителей и эта исконная ненависть были единственными причинами всех зверских поступков. Патриотизм был тут не при чем и Ростопчин сумел только воспользоваться этой ненавистью. Он разжег народную ненависть теми ужасами, которые он приписал иностранцам… Эта исконная ненависть русских ко всему иноземному, вторжение французов на русскую землю и занятие Москвы, на которую русские смотрят как на священный город и который был осквернен присутствием людей, коих они считают нехристями, пробудили в сердцах московской черни и в окрестных крестьянах жажду мести. Как только им попадался в руки кто-либо принадлежавший к французской армии, смерть его была неминуема: его убивали, и труп, иногда еще трепещущий, бросали в колодезь или в отхожее место. Даже женщины, встретив по дороге пьяного спящего солдата, тащили его до ближайшей помойной ямы и сбрасывали туда головою вниз. Множество колодцев, помойных ям и отхожих мест были наполнены неприятельскими трупами. Крестьянин убивал солдата, который, сняв оружие, спал под его кровлей. Причем каждый крестьянин считал, что он исполняет этим свой долг».
Еще рассказ:
«В его имении в Духовщинском уезде в 1812 году, когда французы еще шли в Москву, 12 итальянцев туда забрались; приказчик их хорошо кормил. Из Духовщины приехал мещанин, стал ему говорить: «Зачем ты им так угождаешь? Надо убить: сам архиерей благословил истреблять их». Итальянцев напоили горилкой, обезоружили, раздели совершенно, связали и живыми закопали».
Или:
«Особенно в Мосальский уезд теснились неприятельские шайки; большая часть из них были убиваемы, иногда без всякой пощады. Из донесения кордоннаго начальника сего уезда видно, что всего убито и утоплено 987 человек разных наций, и в плен взято 450. В Медынском уезде убито 894 и полонено 593 человека. Но здесь, как и по другим кордонам, число убитых показано меньше, потому что многие партии были без счета истребляемы. В Медынском уезде ожесточение крестьян против неприятеля достигло до высочайшей степени; изобретались самые мучительные казни; пленных ставили в ряды и по очереди рубили им головы, живых сажали в пруды и колодцы, сожигали в избах и овинах. Один волостной староста просил проезжающаго офицера научить его: «какою смертию карать Французов, потому что он уже истощил над ними все известные ему роды смертей».
Впрочем, рассказ чиновника Л. показывает, что «даже церковная пропаганда не могла затуманить в сознании мужика того, что он поступал не по христиански, убивая безоружных людей».
А партизан Сеславин, читая вышеприведенные сова Михайловского-Данилевского, написал на полях его книги: «несообразно с долгом и чувствами христианина». Но факт налицо: церковная пропаганда максимально демонизировала французов и способствовала «остервенению народа».
617
Рассказы о 1812 годе. Отрывки из дневника А. А. Лесли // Смоленская старина. Смоленск, 1912. Вып. 2. с. 351
618
Михайловский-Данилевский. Описание отечественной войны в 1812 году. Ч.3. Спб, 1839, с. 132. См. также Колосов Г. А. Взгляды на гуманные требования войны и их выполнение во время войн 1812-14 гг. СПб., 1913, с.15.
619
Попов А. И. Партизаны и народная война в 1812 году // Отечественная война 1812 г. Источники. Памятники. Проблемы. Можайск, 2000, с. 180.