На конечной остановке я вышел и стал подниматься по лестнице. Этот ежедневный подъем по ступенькам, отделяющим Ривердейл от остального Бронкса, был в те времена моим единственным спортивным упражнением. Лестница буквально кишела бездомными бродягами и мерзавцами всех мастей. Темный говорит, что в день, когда обитатели Бронкса наконец-то решат от нас избавиться, мы, по крайней мере, сможем держать оборону на холме.
Задыхаясь, я добрался уже почти до самого верха, до самых «Четырех провинций», когда меня внезапно схватил за плечо один из завсегдатаев лестницы. Уже стемнело, и он напугал меня буквально до чертиков. Это был мистер Беренсон — тощий семидесятилетний старик, который не мог бы напугать и кошку, но я, должно быть, сильно нервничал. Кстати, тогда я почти не знал мистера Беренсона; даже его имя я узнал много позже, когда все пошло кувырком, когда мне было худо и когда мистера Беренсона пришили. Именно тогда я предпринял небольшое расследование и узнал, что настоящее его имя было вовсе не Беренсон и что на самом деле он бежал в Штаты откуда-то из Восточной Германии, предварительно переменив фамилию, так как в годы войны работал в ведомстве Гиммлера не то в Польше, не то где-то еще. В общем, в событиях, которые я описываю, он не играет заметной роли, поэтому я просто скажу, что он был очень сутул и говорил с таким странным восточноевропейским акцентом, какой, как я думал до встречи с ним, бывает только в плохом кино. Его пальцы были сплошь покрыты желтыми никотиновыми пятнами; он размахивал ими у меня перед носом и был заметно взволнован.
— Ты работаэш на Шкотчи?
— Нет, я работаю с ним. Мой босс мистер Уайт, — сказал я.
— Я должен ему передайт — несколько месяц назад кто-то вломиться в мой дом. Что-то искайт.
— Кто-то вломился к вам в дом? — переспросил я.
— Да, я же говорит. Я проснуться, спугнуть его, и он убегайт.
— И когда это было?
— В декабрь.
— Может, это был Санта-Клаус?
Моя шутка его оскорбила.
— Послушайт, молодой человек, какой-то ниггер вломиться майн дом, но ничего не брайт и больше не возвращайт. Потшему, я спрашивайт себя, потшему он так поступайт? Со временем я забыть, но два месяц назад он приходийт снова. Меня не быть дом, но я все равно узнайт. Я быть уверен — кто-то еще раз побывайт в майн дом.
— И у вас опять ничего не пропало?
— Найн. Нет.
— Тогда я не пойму, в чем ваша проблема.
— Он вломиться ко мне.
— Позвоните легавым.
— Что?
— В полицию. Позвоните в полицию. Или попробуйте поставить новый замок. Пожалуй, это будет лучше всего.
Но Беренсону мое предложение пришлось не по душе, хотя мне оно казалось достаточно разумным. Я со своей стороны тоже начинал испытывать что-то вроде раздражения. Каждый раз, когда я здесь появлялся, мне приходилось изображать из себя этакого социального работника — особенно в разговоре со стариками. Как правило, все у них более или менее в порядке и ничего особенного им не нужно. Каждый из них стремится остановить тебя только затем, чтобы поболтать о разных пустяках — это помогает им хотя бы на время избавиться от одиночества. К Скотчи они тоже цепляются, но он умеет уходить от пустых разговоров лучше меня. А я новичок; наверное, поэтому я и кажусь им человеком, который готов вникнуть в их реальные и выдуманные проблемы.
Я как раз собирался сказать Беренсону что-нибудь участливое и успокаивающее, но именно в этот момент меня увидел Фергал — увидел и заорал:
— Эй, Майкл, давай сюда! Живо!
Я извинился и поспешил преодолеть оставшиеся ступеньки лестницы. Забавно, что если бы Фергал вышел мне навстречу на пять минут раньше или позже, я, возможно, отнесся бы к словам мистера Беренсона более внимательно. И тогда, быть может, полторы или две недели спустя его не убил бы неизвестный преступник, который искал в его доме тайник. Но вмешался Фергал, и я пошел дальше. (Последним взломщиком, кстати, был один из подручных Рамона, и если вы думаете, что это просто совпадение, значит, вы не знаете Рамона, потому что он уже тогда совершал пробные вылазки на территорию Темного, обследуя, прощупывая и потихоньку подготавливая плацдарм для решительного наступления.)
— Как крэк, Фергал? — спросил я, воспользовавшись гэльским словом, которое означает просто «дела» и которое звучит точно так же, как название наркотика, поэтому в определенных кругах подобный вопрос способен вызвать замешательство.
— Хреновый крэк, Майкл, — печально ответил Фергал и покачал крупной головой. Он был высоким, с темно-каштановыми волосами и неопрятной рыжеватой бородкой, покрывавшей впалые, бледные как у трупа щеки. Пытаясь выглядеть респектабельно, Фергал носил твидовые пиджаки, которые смотрелись бы уместно в швейцарских туберкулезных санаториях году этак в 1912-м, но не в душном летнем Нью-Йорке восемьдесят лет спустя.
Я сказал — мол, как жаль, что с Энди случилась такая неприятность. Фергал снова покивал, и мы вместе пошли в «Четыре провинции». Судя по всему, сегодня Фергал не был расположен много разговаривать, что было кстати, поскольку его речи, как правило, не вызывали у окружающих ничего, кроме раздражения.
Бар «Четыре провинции», игравший в нашей жизни весьма важную роль, заслуживает, пожалуй, более или менее подробного описания. Увы, если вы видели хоть один бар, оформленный в псевдоирландском стиле, вы сразу поймете, как выглядело наше излюбленное место. Прежний бар, стоявший на этом же самом месте, сгорел при невыясненных обстоятельствах несколько лет назад, а новым «Четырем провинциям» недоставало уюта. Заново отстроенный бар лишился второй барной стойки и посыпанного опилками пола и имел открытую планировку, а его стены украшали плакаты с рекламой выдержанного виски «Бушмиллз», зеркала с логотипом «Гиннесса» и картинки с изображениями пожилых ирландцев на велосипедах. Рядом с доской для дартса стоял неизбежный «лепрехон с шиллингом»,[8] а в стеклянной витрине барной стойки была выставлена огромная арфа, сделанная, по некоторым признакам, в Китае. Больше того, наш Энди, обычно не отличавшийся наблюдательностью, заметил однажды, что вырезанные на деревянных облицовочных панелях листья имеют четыре лепестка; следовательно, это самый обыкновенный клевер, а не трилистник, с помощью которого святой Патрик наглядно объяснил сущность Божественной Троицы. Пожалуй, единственное, что хорошо в «Четырех провинциях», это то, что Пат и миссис Каллагэн поддерживают здесь чистоту.
8
Лепрехон — персонаж ирландского фольклора; эльф, охраняющий сокровища, любитель выпить. В силу последнего обстоятельства считается покровителем питейных заведений