— Других? Каких других?
— Мало ли поклонников было у сеньориты!
— А! Но сейчас она свободна?
— Сейчас? Нет, нет, сеньор. У нее как будто есть жених, хотя, мне кажется, он только рассчитывает стать женихом… Может, она его хочет испытать, а может, это так, временный…
— Почему вы мне про него не сказали?
— Так ведь вы меня не спрашивали.
— Действительно. Все же вручите ей это письмо, и только в собственные руки, понимаете? Будем бороться! Вот вам еще дуро!
— Спасибо, сеньор, спасибо.
Аугусто ушел с трудом — туманный, буднично мелкий разговор с привратницей стал доставлять ему удовольствие. Разве это не способ убивать время?
«Мы поборемся! — говорил себе Аугусто, идя по улице. — Да, поборемся! Итак, у нее есть другой жених, кандидат в женихи?.. Поборемся! Militia est vita hominis super terram[6]. Вот и появилась цель в моей жизни, есть что завоевывать. О, Эухения, моя Эухения, ты должна стать моею! По крайней мере, моя Эухения, та, которую я создал, когда предо мной мелькнули ее глаза, пара звезд в моей туманности, да, эта Эухения должна стать моею; а та, у чьих дверей сидит привратница, пусть принадлежит кому угодно. Поборемся, и я возьму верх! Я знаю секрет победы. Ах, Эухения, моя Эухения!..»
И он очутился у дверей казино, где уже поджидал его Виктор, чтобы сыграть ежедневную партию в шахматы.
III
— Ты сегодня запоздал, Аугусто, — сказал Виктор, — обычно ты так пунктуален.
— Дела…
— Дела? У тебя?
— А ты думаешь, дела бывают только у биржевых маклеров? Жизнь гораздо сложнее, чем ты воображаешь.
— Ну, а я гораздо проще, чем ты думаешь.
— Возможно.
— Хорошо, твой ход!
Аугусто двинул на две клетки королевскую пешку; обычно он, играя, напевал отрывки из опер, теперь же он стал говорить про себя: «Эухения, Эухения, Эухения, моя Эухения, цель моей жизни, сладостный свет звезд-близнецов в тумане, мы поборемся! В шахматах царит логика, и, однако, сколько тумана и случайностей в этой игре! Да разве в самой логике нет случайного, произвольного? И разве появление моей Эухении не логично? Не задуман ли этот ход богами в их божественных шахматах?»
— Послушай, — перебил его мысли Виктор, — мы ведь условились не брать ходов назад! Тронул фигуру — ход сделан!
— Верно, условились.
— Если ты так пошел, то я съем твоего слона.
— И правда, все моя рассеянность!
— А ты не будь рассеянным. В шахматы играть — не каштаны жарить. Надо помнить: тронул фигуру — ход сделан.
— Да, сделанного не воротишь.
— Вот так-то. В этом педагогический смысл игры.
«Но почему нельзя быть рассеянным во время игры? — говорил себе Аугусто. — Наша жизнь — игра или нет? И почему бы не брать ход назад? Логика! Быть может, письмо уже в руках Эухении? Alea jacta est[7]. Взялся за гуж… А завтра? Завтра принадлежит богу! А вчерашний день — кому? Кому принадлежит вчера? Вчера — сокровище сильных! Священное вчера, субстанция нашего повседневного тумана!»
— Шах, — снова перебил его мысли Виктор.
— Правда. Посмотрим… Как же я допустил такой разгром?
— Рассеянность, как обычно. Не будь ты таким рассеянным, стал бы у нас одним из первых игроков.
— Скажи мне, Виктор, жизнь — это игра или рассеяние?
— Да ведь сама игра — не что иное, как рассеяние.
— Тогда не все ли равно, в чем его находить?
— Только в игре, в хорошей игре!
— А почему бы не играть плохо? Что вообще значит играть хорошо и играть плохо? Почему бы нам не двигать эти фигуры не так, как мы привыкли, а иначе?
— Потому что таков наш тезис, дорогой Аугусто. Ты сам мне объяснял это, великий философ.
— Хочешь, расскажу тебе новость?
— Говори.
— Но прояви удивление, дружище!
— Я не из тех, кто удивляется a priori, или заранее.
— Ну так слушай. Знаешь ли ты, что со мной происходит?
— Ты становишься все более рассеянным.
— Дело в том, что я полюбил.
— Ба! Это я и так знаю.
— Как ты можешь это знать?
— Очень просто, ты любишь ab origine, с самого рождения. У тебя врожденная влюбленность.
— Да, любовь рождается вместе с нами.
— Я сказал не любовь, а влюбленность. Ты мог и не сообщать мне о своей любви, я уже все знаю, знаю, что ты полюбил, или, точнее говоря, влюбился. Знаю это лучше, чем ты сам.
— Но от кого? Скажи мне — от кого?
— От кого же, как не от тебя.
— Да что ты! А пожалуй, ты прав.
— Я же говорил тебе. Она блондинка или брюнетка?
— По правде говоря, я и сам не знаю. По-моему, ни то, ни другое; скажем так, светлая шатенка.