С годами Михаил Матвеевич все более замыкался в себе, продолжая пить. Кончилось тем, что, больной и озлобленный неудачами, он бросил семью, оставив ее на произвол судьбы, и поселился в селе Тростянце Брацлавского уезда у брата. Там он и умер от туберкулеза в 1886 году.
Положение семьи стало невыносимым, хотя и до того жилось несладко. Когда детям покупали чулки — это, был праздник. В доме порой не было крошки хлеба. Бабушке приходилось изворачиваться и прибегать к разным хитростям. Положит на рассвете в постель вместо себя полено, завернутое в тряпье, чтобы малыши думали, что мать спит, а сама за это время обойдет всех соседей и каждую лавчонку, пока не выпросит в долг молока, муки и постного масла.
— Это не жизнь была, а кара господня! — вздыхала бабушка.
Силы иссякли, здоровье пошатнулось — она ослепла. Огромных усилий стоило Коцюбинским возвратиться в 1881 году в Винницу. Михаил, как старший в семье, вынужден был сразу же искать себе заработок. Не получив среднего образования, он пополнял знания сам, занимаясь ночами, а днем тайком от полиции, не имея прав учительствовать, давал частные уроки. «Я стал невольником долга, черным волом своей семьи, при чрезвычайно скверном состоянии здоровья»[7], — вспоминал писатель.
Случалось по нескольку дней довольствоваться одним кипятком с сахаром. Тошнотворное сладкое пойло на всю жизнь стало для него символом нужды и мытарств.
Учительствуя в Виннице у Цейслава Неймана, Зосима Недоборовского и графа Грохольского, в подольских селах — то в Михайловке у Мончинских, то в Лопатинцах у Кондрата Мельникова, — молодой репетитор готовил детей к поступлению в школу. Весной Коцюбинского можно было видеть за плугом, он не сторонился крестьян, любил читать им вслух, рассказывал о строении Земли, планет.
Часто бродил он по полям, «…смотрел, как вскипала молодая рожь синей пеной колосьев, как била волнами в черный лес. А лес куда-то шел. Куда-то шагали сосны, ряды высоких пней. На верхушках, желтых, как ананасы, лежали мохнатыми папахами черные короны. За лесом дремали луга, словно стоячие воды под кружевом ряски. По ним блуждали тени летящих облаков, припадали, словно борзые, что-то вынюхивали и исчезали в резедовых просторах».
…Многие друзья Коцюбинского по школе входили в народовольческие кружки. О себе Коцюбинский писал:
«Освободительное движение в России захватило меня в 80-х годах прошлого столетия целиком, и я ходил «в народ», занимался пропагандой на селе. Уже с этого времени полиция начала меня преследовать — и сколько я себя помню, все был под ласковым ее надзором, неоднократно имел большие неприятности, обыски, придирки, запрет служить и даже частным образом зарабатывать на хлеб…»
С этого времени, то есть на семнадцатом году, как уточняет сам Михаил Михайлович, он действительно был взят на учет Подольским губернским жандармским управлением. После разоблачения подольской группы партии «Народная воля» весной 1883 года в винницкой квартире писателя был произведен первый обыск и установлен за ним тайный надзор полиции.
Когда жандармерия явилась с обыском, Михаила Михайловича не было дома. Возвращаясь вечером с урока, он заметил, что возле дома маячит какая-то фигура и время от времени заглядывает в окно. Недолго думая, Коцюбинский огрел палкой любопытствующего стража. Тогда его арестовали, обвинив в нападении на полицию.
Спустя полтора года — 12 ноября 1884 года — у будущего писателя был вторично произведен обыск.
В этом же 1884 году Коцюбинский написал свой первый рассказ «Андрей Соловейко, или Учение — свет, неучение — тьма» и вслед за тем на протяжении двух последующих лет еще два рассказа — «Двадцать первого декабря, на Введение» и «Дядько да тетка».
Все эти рассказы родились из непосредственных наблюдений и размышлений автора. Трудное положение украинского крестьянина, социальное неравенство, поиски правды… Как ответил на них молодой писатель? Как мог, не во всем последовательно, порой ученически, наивно, но искренне, а главное — с большим душевным волнением и болью за судьбу бедняка.
…Небольшое село Босовка. Словно ягнята по зеленому полю, разбежались по пригорку белые хаты. Внизу река с мельницей и запрудой.
Уже само название села заставляет невольно насторожиться — Босовка. Но почему же тогда так привлекательна, так идиллична ее панорама? Очень просто — это издалека. На деле это босая, нищая деревня. Рай только внешне, а войди в любую хату — беспросветная тьма и нужда, всюду «своя тоска, свое, горе»…
Так буквально с первых страниц, с первых, что называется, шагов в литературе Коцюбинский определил свою позицию. Он не станет воспевать крестьянский «рай», он слишком хорошо знает, каков он на деле. «За что, не знаю, называют ту хату в гае тихим раем» — эти гневные шевченковские строки он избирает эпиграфом своего рассказа. Молодому Коцюбинскому ясно, почему пропадают дарования, почему гибнут люди — социальные мотивировки у него последовательны и ясны. Но выход из тяжелого положения видит он в нравственном совершенствовании крестьянина, в просвещении. «Учитесь, братья мои, увидите, насколько легче станет ваша жизнь, когда свет науки озарит вас». Так в духе народнических идей морализирует начинающий писатель, призывая идти в деревню, «меж этих несчастных людей».
О своих первых писательских пробах Коцюбинский внимательно выслушивает мнение окружающих. Он любит читать написанное друзьям, близким, советуется с ними.
Учительствуя в 1886 году в селе Михайловке, он читает «Андрея Соловейко» своей приятельнице Марии Михневич. Позднее этот же рассказ из уст писателя слушает в селе Лопатинцы крестьянин Андрей Дуляк.
В 80—90-х годах Коцюбинский написал и несколько стихотворений. В 1890 году львовский детский журнал «Звонок» публикует его стихотворение «Наша хатка», позже было написано подражание Т. Шевченко «Вечер» и «Марусе М.», посвященное Марии Михневич. Сам Михаил Михайлович относился к своим стихотворным опытам очень строго, к поэтическому творчеству позже не возвращался, печатать стихотворения отдельным изданием не хотел. Но не все здесь, впрочем, было так уж ученически и беспомощно. В стихотворениях начинающего писателя обнаружились черточки его индивидуального дарования: лиризм, умение точно уловить настроение, передать его в выразительных ритмических формах.
Большая семья Коцюбинских между тем постепенно распадалась. Суровая жизнь разбросала детей по белу свету. Сын Фома ушел из семьи, дочь Ольга уже зарабатывала себе на жизнь, устроившись ученицей в пошивочной мастерской Недельской в Виннице. Младший из сыновей, Леонид, после обучения в Каменец-Подольской школе переехал в Киев и занялся торговлей в небольшой лавчонке, перебиваясь, что называется, с хлеба на квас. С бабушкой в Виннице остались Михаил, Лидия и Оля. В 1888 году Михаила, двадцатичетырехлетнего юношу, избрали гласным Винницкой городской думы. Большинство вопросов, рассмотренных думой (о выделении 500 рублей для приобретения икон в честь «чудотворного спасения» царя и его семьи во время крушения поезда 17 октября 1888 года; о питейных заведениях; о постройке духовного училища; о коробочном сборе; о выделении 300 рублей из городских сумм на устройство завтрака по случаю молебствия при открытии Винницкого реального училища), были чужды Коцюбинскому, и протоколы заседаний думы по этим вопросам он или подписывал последним, или не подписывал совсем. 4 октября 1890 года, не дождавшись конца депутатских полномочий, он вышел из состава гласных думы. Эта деятельность была не для него. Он жаждал движения, действий, впечатлений. Он хотел видеть, слышать, впитывать в себя краски и голоса окружающего мира. Какое-то буквально стихийное любопытство тянет его к людям, он засыпает собеседника вопросами о подробностях и деталях, на первый взгляд малозначительных и неинтересных. Он ищет себя, пробует силы в переводах (из Чехова, Достоевского, Гейне, Мицкевича, Ожешко), пишет научно-популярные статьи и очерки («Жизнь украинцев на малых местах», «Изделия подольских крестьянок на выставке в Чикаго»), создает популярные биографии известных людей («Нюрнбергское яйцо»). Он буквально одержим страстью узнавания и передвижений.