Вхождение западно-русских земель в состав Российской империи и упразднение Брестской унии на Полоцком соборе 1839 г. усложнили и усилили процессы этнокультурной и конфессиональной маркировки колониальной эксплуатации крепостного населения. Причиной этому стала политика Российской империи на землях, отошедших к ней после разделов Речи Посполитой 1772–1795 гг.
По утверждению Б. Н. Миронова: «Первым основным принципом на инкорпорированных территориях являлось сохранение существовавшего до вхождения в состав России административного порядка, местных законов и учреждений, отношений земельной собственности, верований, языка и культуры». Вторым краеугольным принципом «национальной политики империи» Б. Н. Миронов называет «широкое сотрудничество имперского правительства с нерусскими элитами, которые в большинстве своем получали права русского дворянства»[66].
Опыт реализация названных принципов на территории Литвы и Белоруссии позволяет сделать вывод, что культурная дистанция, характерная для колониальных отношений, существовавших в Речи Посполитой, не только сохранила свои отличительные особенности, но и получила новые импульсы к дальнейшей эволюции. В этом кроется известная парадоксальность ситуации, существовавшей на западных окраинах Российской империи в конце XVIII — первой половине XIX в.
Этническая и социокультурная политика империи, особенно в период правления императора Александра I, способствовала воспроизводству региональных колониальных отношений, придавая им новое политическое измерение. Оказывали воздействие на эти региональные процессы и внешнеполитические обстоятельства. После 1815 г. для Литвы и Белоруссии роль своеобразной внутренней «митрополии» стало выполнять Царство Польское, включенное в состав Российской империи по решению Венского конгресса.
Что же касается социально-экономических отношений, то крепостное право и привилегии туземной шляхты, юридически закрепленные Статутом Великого княжества Литовского (отменен в 1840 г.), получили свое подтверждение в российском законодательстве. Польская шляхта бывшего княжества, юридически доказавшая свое привилегированное социальное положение, получала права российского дворянства и, следовательно, сословные льготы и привилегии, к которым относились, в первую очередь, исключительные права на землю и крепостных крестьян[67].
Римско-католическая церковь, утратив часть своих исключительных привилегий, согласно Своду законов 1832 г., была наделена правовым статусом «покровительствуемой»[68]. В результате духовенство этой церкви по-прежнему выступало в роли ведущего субъекта латинизации унии (до 1839 г.), полонизации шляхты и западно-русского католического крестьянства[69].
Таким образом, Российской империей были воссозданы социальные и правовые институты, которые оказывали непосредственное воздействие на формирование колониальных отношений в Литве и Белоруссии. Еще одним парадоксальным результатом реализации принципов этнической и социокультурной политики империи в этом регионе стал ирредентизм местного польско-католического, дворянского меньшинства, интересы которого вступали в конфликт с интересами безопасности Российского государства.
О причинах, побуждавших местное дворянство желать воссоединения Северо-Западного края с Царством Польским, довольно точно высказался в 1865 г. будущий генерал-губернатор края А. Л. Потапов: «Можно сказать, что Литва со времени подданства России, ни на минуту не покидала надежды на близкое соединение с Польшей. Надежда эта питалась самым способом управления страной, постоянно поблажавшим польским симпатиям. … хотя провинции вошли в состав империи, но законы, язык, права и льготы для привилегированных сословий остались те же; сама администрация, за исключением генерал-губернатора, была чисто польская, а римско-католическая религия поставлена была в положение религии исключительно покровительствуемой и, таким образом, поляки продолжали жить прежними своими традициями…
1815 год еще более раздражил панов Литвы против правительства русского. В состав вновь созданной Польши Литва не вошла и, значит, не воспользовалась либеральными началами, лежавшими в основе государственной жизни нового Царства. Правительство, как бы сочувствуя положению Литвы и желая хотя отчасти смягчить всю тягость нового положения страны, — сосредоточило в Варшаве всю служившую в армии молодежь Литвы и из них же сформировало Литовский корпус, все высшие и низшие должности страны заместило польскими уроженцами, и главное управление Литвы подчинило наместнику Царства Польского; в отношении воспитания и просвещения, под покровительством попечителя Виленского учебного округа князя А. Чарторыского, допустило основание целой массы училищ с явной целью воспитания молодежи в духе польском, и чувству ненависти ко всему русскому»[70].
66
67
Как отмечал М. О. Коялович: «Во всю нашу новейшую историю после Екатерины II, верному пониманию которой польского дела нельзя не удивляться, русские дали польским панам в Западной России такое значение, такое влияние на народ, каких они фактически никогда не имели во времена польского государства, несмотря на чудовищные права польского шляхетства. … Перед этими панами открылась вся широта сословных выгод русского дворянства, вся широта русских чинов и богатств». См:
68
69
Следует отметить, что сложившая в Северо-Западном крае ситуация, с характерными для нее признаками туземного колониализма, возникшего в результате полонизации и окатоличения западно-русского населения, не была явлением уникальным. Схожие процессы наблюдались и в других регионах Российской империи. В дореформенный период «вместо того, чтобы проводить русификацию нерусских, российские чиновники допускали то, что нерусские элиты, такие как поляки, балтийские немцы и татары, полонизировали, германизировали и татаризировали зависимое от них нерусское население». См: