Отец так разволновался, что сразу ушел домой: сердце разболелось…
Вспоминая украинский клуб, не могу не сказать об отношении Николая Витальевича к детям.
По его инициативе для них часто проводились концертные утренники — почти всегда с участием самих детей. По предложению отца я взял на себя организацию и руководство детским хором.
Николай Витальевич занялся организацией молодежного спортивного кружка.
— В здоровом теле здоровый дух, — повторял он полюбившуюся со студенческих лет пословицу.
Клуб приобрел необходимые спортивные принадлежности. Нашелся и руководитель — врач, приятель отца, а главное, отличный знаток спорта. Молодежь после этого стала с еще большей охотой посещать клуб.
При клубе была хорошая библиотека с читальней. Словом, делалось все возможное, чтобы заинтересовать и молодежь и людей старшего поколения, разбудить в них интерес к жизни общественной.
Именно это не понравилось реакции. Задвигались, зашипели в своем змеином гнезде и монархический «Киевлянин», и «Союз русского народа», и черносотенный «Архангел Михаил».
Посыпались доносы на Украинский клуб, обвинения в сепаратизме, «мазепинстве»(?), «опасном для существующего строя». Грозовые тучи собирались, сгущались, и… ударил гром. Нашлись и причины. Проверяя клубную библиотеку, «чины» натолкнулись на заграничные газеты и книги, якобы запрещенные на территории Российской империи. Клуб по распоряжению властей был закрыт.
Настойчивые хлопоты друзей отца со временем воскресили клуб под новым многозначащим названием «Родина». Оно устраивало и властей («Родина») и членов клуба («Родына»— семья).
Клубу «Родина» — «Родына» судилась недолгая жизнь. Началась империалистическая война, и его помещение было взято под госпиталь.
ПИСЬМА К КОЛЕССЕ
Гость в Китаеве. — Письма-завещание. — О таланте. — «Фольклор — это сама жизнь». — Всем нам дорогое дело
— Не проводишь ли меня, Остап, на пристань? Жду гостя. — Узкой тропинкой спускаемся к Днепру. «Парубок», устало пыхтя и посапывая, приближается к пристани. Пассажиры, преимущественно дачники, чинно сходят на китаевский берег. Ни одного знакомого лица.
Где же гость?
Отец тоже встревожен.
— Николай Витальевич! Дорогой учитель! — слышу охрипший от волнения голос. — Не меня ли встречаете?
Молодой человек лет тридцати. Выпуклый лоб, открытое лицо. Так вот какой Филарет Колесса из Львова! Вот кого с таким нетерпением ждал отец все последние дни!
— Наконец выбрался. Еду на вашу Полтавщину. Думка у меня такая — с кобзарями походить, кое-что записать, хоть после вас вряд ли на полтавском фольклорном поле остались неубранные колоски.
— Еще найдутся колоски и для ваших внуков, — смеется отец. — А пока развяжите свою дорожную торбу да высыпите нам все львовские новости.
— Новостей много, кланяется вам пол-Львова, особо — Иван Яковлевич. Просил передать свое сердечное спасибо за «Гимн»[47].
Несколько дней провел Колесса в Китаеве. Отец даже изменил своей привычке: по утрам в лес отправлялся не один, а с нашим гостем.
Возвращались к обеду. А вечером, за чаем, снова вспыхивал огонек беседы. И если бы не сестра моя, строгий страж-исполнитель медицинских предписаний отцу, огонек этот горел бы до утра.
Дело давнее, но отлично помню главную тему разговора, бог весть когда начатого Миколой Лысенко и Филаретом Колессой! Исторические корни, приемы собирания и гармонизации песни по эту и по ту сторону Збруча.
Филарет Колесса часто ссылался на какие-то письма отца.
— Я очень хотел бы опубликовать их полностью. Конечно, с вашего разрешения, Николай Витальевич, — говорил он в день отъезда.
Отец не противился, только заметил, что спешить нечего — лучше это сделать после.
От пристани мы с отцом возвращались в сумерках. Я стал расспрашивать, какие это письма собирается печатать Колесса.
— Письма? — задумчиво переспросил отец. — Да это, если хочешь, не письма, а мое завещание.
…Много лет спустя, в советском Львове я снова встретился с Филаретом Колессой, уже академиком, известным исследователем музыкального фольклора Украины. Бережно разглаживая листки, исписанные знакомым мелким бисером, Филарет Михайлович показывал мне свой, как он говорил, золотой фонд — письма Миколы Лысенко.
Содержание их к тому времени было мне уже частично известно по отрывкам, которые время от времени появлялись в различных журналах. Но только в кабинете Колессы я понял, как прав был отец, называя эти письма своим завещанием. Нигде так полно не отразились его раздумья, поиски, его глубокое понимание истоков, значения народной песни и забота о молодых собирателях и сеятелях ее.