К инженеру вышел необыкновенно хорошо одетый, до чудовищности рыжий человек. Лакей что-то ему доложил. «Должно быть, секретарь? Этому господину не хватает только монокля и «э-э-э...» - сердито подумал инженер, раздраженный тем, что господин не подал ему руки, а только кивнул головой, и тем, что он был так изумительно одет. Инженер пожалел, что жена утюжит ему брюки лишь раз в неделю - как раз уже неделя прошла. Манжеты тоже оставляли желать лучшего: в бюро всегда пыль, и белое белье пачкается гораздо быстрее цветного, белую рубашку невозможно носить более двух дней. Он незаметно, как бы передвигая микрофон, вправил манжеты под рукава. «Впрочем, этого он заметить не мог, но брюки у колен...» «Вы ставите микрофон? Обычно это делает N, - сказал секретарь. Он все же не говорил: «э-э-э»... «Да, но N заболел, я его заменяю, об этом было сообщено«», - сухо ответил инженер. «Очень хорошо. Пойдем», - сказал секретарь и, вполголоса напевая, пошел вперед немного переваливающейся походкой.
В этой большой комнате пахло дымом хорошей сигары. Несмотря на свои взгляды, инженер не без волнения смотрел на комнату, в которой двести лет творится история мира. Особенное его внимание вызвал письменный стол. На нем лежало много бумаг, и стояли три телефона разных цветов. Секретарь сел на стул у стоявшего позади стола высокого книжного шкафа. «Микрофон надо поставить сюда. ... будет говорить отсюда», - показал он, назвав должность большого человека. Ее название тоже состояло из двух слов, и их было еще приятнее произносить, чем название дома. «Значит, ... будет говорить стоя?» - спросил инженер, повторяя название должности: она была такова, что занимающего ее человека неудобно обозначить словом «он». «Да, … будет говорить стоя».
Работы было очень немного, и отняла она лишь несколько минут, хотя инженер умышленно ее затягивал: ему не хотелось уходить. Работая, он поглядывал по сторонам, старясь все запомнить, чтобы еще сегодня рассказать жене.
- Я никогда не мог понять принципа микрофона. Даже стыдно: вероятно, я глуп, - неожиданно благодушно сказал секретарь и засмеялся.
- О, это очень просто, - ответил инженер, мгновенно переставший ненавидеть секретаря, и начал объяснять принцип. - ...В сущности, все сводится к тому, чтобы перевести одну форму энергии в другую и вызвать те же вибрации у приемников.
- Те же вибрации, - покорно-недоверчиво повторил секретарь и взглянул на часы. - У вас готово? Очень хорошо... Я, однако, попрошу вас остаться: вдруг эта штука расстроится, ведь это была бы катастрофа.
- О, она расстроиться не может, - начал было инженер, но спохватился: - Да, разумеется, я останусь... Здесь?
- Мы с вами будем слушать рядом, - сказал совсем мило секретарь.
Дверь вдруг распахнулась, и в комнату вошел большой человек. Он был уже в обыкновенном пиджаке и вместо шляпы держал в руках бумаги. Инженер испуганно впился в него глазами. «Что это? Он как будто groggy{8}». Лицо большого человека было искажено. По-видимому, он не ждал, что в этой комнате могут быть люди. Выражение его лица тотчас совершенно изменилось, на нем снова засияла радостная улыбка. «Надеюсь, готово? Время подходит. Благодарю вас», - весело сказал он. Секретарь и инженер вышли на цыпочках. Большой человек тяжело сел в кресло, снова прочитал бумаги и опустил голову на руки.
Он действительно был почти groggy! Полученные им только что известия были ужасны.
Весь этот день, как, впрочем, теперь все дни недели, был у него расписан даже не по часам, а по минутам. Он начал работу еще там, где проводил ночь, затем приехал в историческое здание и продолжал работать в постели, приготовленной для него в надежном месте. Сидя в ванне, он прочитал полученные ночью телеграммы; в них еще ничего ужасного не было, хотя хорошего они никак не предвещали. Затем, позавтракав, он сначала читал доклады, записки, проекты, потом принимал сотрудников и посетителей. К нему письменно и устно обращались со своими важными делами важные люди со всех концов мира. Дел этих было так много, и они были так разнообразны, что по-настоящему разобраться в них не мог решительно никто: у всякого нормального человека голова пошла бы кругом. Из бесчисленных предложений, поступавших к большому человеку, одна половина совершенно исключала другую. Суждения экспертов обычно между собой не совпадали. Между тем решения должен был принимать он, и притом очень быстро, иногда, при устных докладах, почти мгновенно. Всеобъемлющие познания, которые нужны были для основательного суждения обо всех этих делах, нельзя было приобрести ни в учебном заведении, ни на государственной службе, ни в парламенте и нигде вообще, так как совокупность их превышала познавательную способность самого выдающегося человека. Принимая посетителей, он часто делал над собой усилие, чтобы по возможности говорить все же не очень определенно и не сказать какой-нибудь чудовищной глупости. Каждый из людей, являвшихся к нему за решением, знал только свое небольшое дело и порою, в предвкушении своих будущих мемуаров, усмехался, если замечал недостаточную осведомленность человека, от которого зависело решение и который, очевидно, должен был знать во всех мелочах все бесчисленные дела.