— Уже кончаем! — крикнул тонкий, срывая с головы колпак и прикрываясь им как щитом. — Сбрызните шашлык сухим вином.
Опять забывшись, он начал дирижировать колпаком.
— Коньяк — на середину! Шампанское пока под стол! Раса — с правой стороны, Мигле — с левой.
С каждым взмахом тонкого Раса и Мигле взвизгивали, как ужаленные осами.
— Тише, стрекозы! Смотрите, чтобы все было, как я сказал, и не выдумывайте от себя черт знает что, — одернул он своих подчиненных.
Через несколько минут тонкий почтительно ввел закутанного в халат толстого. Краснолицый специалист по шашлыкам в одной рубашке вытянулся как солдат с шампуром на плече, а рядом с ним в шеренгу вскочили хорошенькие, кругленькие Раса и Мигле. Толстый всем важно пожал руки.
— Мы только на минуточку. Попаримся и сразу прибежим. Женщины после мужчин, как поступали наши предки…
Когда Раса и Мигле появились из бани, мужчины уже успели остыть и снова разогреться.
Женская компания вернулась в одних купальниках.
— Фу, как жарко, может, не обидитесь, — заверещала Раса и опустилась рядом с толстым.
— Что вы, что вы, свои же люди… Баня всегда есть баня, — нежно замурлыкал толстяк и подал ей глиняную чашку.
— Так, за хозяек. Цингу-лингу![1]
— Стазду-бразду! — игриво поддержала Мигле с другой стороны и подняла чашку. — Ох, простите, бретелька соскользнула!
— А мы сейчас ее поправим! Сию минуточку… Вот так должно быть! — галантно двумя пальцами поправил бретельку толстый.
— Ах! И у меня соскальзывает. В самом деле, что такое… — вдруг ахнула и Раса.
Гость даже растерялся: как тут сразу двум дамам поправлять бретельки и одновременно пить за здоровье хозяина, если у тебя всего две руки и те по само собой разумеющимся причинам дрожат.
— Видите ли, баня сближает людей, — стал философствовать тонкий. — Где же еще можно так непосредственно общаться, узнать сокровенные мысли и желания человека, его главные потребности? Где? Только в бане мы сбрасываем покрывала отчуждения…
Внезапно он стукнул кулаком по столу и закричал:
— А знаете, что тут один осел в районной газете обо мне написал?.. Я, дескать, построил эту баню не для трудящихся масс, а черт знает для кого… А кто… кто парится? Разве не массы?
Раса погладила тонкого по плечу:
— Ну что вы… В голову не берите… Люди всегда за добро злом платят.
— Ионас, сводку! — повелительным тоном крикнул тонкий.
Из другой комнаты прибежал пожилой усатый смотритель бани, раскрыл испачканную сажей книжку и, весело сверкнув глазами, стал читать:
— За октябрь месяц сдано пустой тары восемьсот пятнадцать, выручка — сто шестьдесят три рубля…
— Голова ты дубовая! Подай мне цифры, сколько искупавшихся единиц!
— Так ведь по бутылкам можно точно и посчитать… Если будем брать по пятьсот граммов на голову…
— Я тебе дам на голову… Данные о личном составе!
— Ревизоров — шестнадцать, комиссий — шесть по четыре, всего — двадцать четыре. Проверяющих — шестнадцать, гостей высокопоставленных — тринадцать, гостей нижепоставленных — двадцать три.
— Иди ты к черту!.. Завелся как магнитофон.
Смотритель снова весело сверкнул глазами.
— Есть идти к черту!
Тонкий, прекратив прения о связях бани с массами, стал обсуждать с толстяком более серьезные проблемы: почему сердца женщин более чутки к поэзии и как получить неплановый наряд на лесоматериалы?
…Было жарко как в бане. Толстый сидел в просторном кабинете за столом и потирал ладонью лоб. Напротив стоял, покорно склонив голову, тонкий.
— Так что мне с тобой делать, а?
— Позвольте еще раз оправдать доверие, — пролепетал тонкий. — Знаете, сначала маловато израсходовали — появились излишки. Потом многовато заприходовали, появилась недостача…
— Вот здесь, в акте проверки, черным по белому записано… Нет никаких излишков, нет никакой недостачи… И лесоматериалов ни сучка нет… И оправдательных документов никаких… Ничего нет…
Толстый опять потер лоб и закрыл глаза. Запахло вениками, горячим паром…
— Ну что же, за халатное отношение к работе мы тебе поставим на вид. И переведем на другой объект. Там объем работ пошире, а зарплата такая же… Так-то… И баньки приличной там нет…
Тонкий оживился.
— Если нет, так будет… Оправдаю доверие!
МИЛАЯ, ВЕРНИСЬ!
Как я истосковался по ней! Как истосковался? Такую тоску почувствуешь сердцем разве только ранней весной, когда на снежном одеяле проступают первые черные заплаты земли, а высоко-высоко в небесной голубизне раздается гусиный крик…
Тоска пронизывает насквозь сердце и отдается даже в почках; кажется, что она, то есть тоска, вместе с тобой ходит и на работу и в кафе-мороженое. И никуда от нее не спрятаться, даже если ты пригласишь к себе всех товарищей и одолжишь десятку у соседа.
Тоска — чувство как будто однородное, но мучает каждого по-своему. Все зависит от того, по ком тоскуешь. Ведь тосковать можно не только по одушевленному предмету — любимой женщине, близкому другу или верной собаке, но даже по такому занятию, как охота на рыжих лисиц в лесу, а на черно-бурых — в городе.
Однако раз уж эта самая тоска обуяла тебя, то от нее никак не избавишься, можешь выть или ныть — ничто не поможет. Даже успокаивающие лекарства, самые лучшие транквилизирующие средства беспомощны в этом случае. Тоска вызывает такую душевную боль, что душа прямо-таки переворачивается и так и сяк, залезает даже в пятку, как будто смакуя возможность мучить тебя.
Долгими бессонными ночами переворачиваюсь с бока на бок, а в ушах звенит приевшийся с детства мотив: «И скучно, и грустно…» Вот по лестнице цокают легкие шажки, как будто выбивает такт копытцами лань моей мечты: «цак, цак, цак». Неужели это она?.. А я даже роз для нее не достал…
Нет. Раскрывается дверь у соседа: это теща его вернулась… Упитанная дама, при встрече смотрит на меня, как Мефистофель.
Нет, больше не могу. Милая, вернись наконец!..
Полетел бы к тебе ясным соколом… Но какой я, к черту, сокол, коли у меня даже денег нет на билет! А у кого займешь? Другие тоже тоской обуяны или жены дома… Еще издеваются, лошадиные головы, над моими самыми тонкими переживаниями: радуйся, дескать, что твоя жена в одиночестве отправилась в Палангу на лето… Дескать, воля вольному шуметь, воля чувства заиметь…
Разве для таких толстокожих что-нибудь означает сердечная тоска? Разве откроешь душу перед ними, разве расскажешь, что жена увезла с собой сберкнижку?
ЖЕРТВА ИНТРИГ
Совершенно неожиданно сняли нашего дружка прораба Юктонайтиса.
Разумеется, когда выгоняют с работы близкого друга, радоваться нечего, однако кое-что в этом есть. Собирается несколько знакомых, и уже можно о чем-то по-дружески побеседовать: как, почему, какие причины и обстоятельства.
Итак, собрались все близкие Юктонайтиса и стали обсуждать: такое не очень высокое, но очень теплое место человек по своей доброй воле никогда не покидает; грубо говоря, его, наверно, просто вышвырнули без выходного пособия.
Стали выдвигать свои догадки и аргументы.
— Шерше ля фам! Из-за баб? Клянусь головой, из-за них! Помните, как жена его в бане на озере Бакокис с секретаршей директора застукала? Летели оба как ангелы, через сосенки перепрыгивая, вениками прикрываясь!
— В том-то и дело, что улетели! Жена ни брюк, ни других вещественных доказательств не нашла. А губная помада — еще не доказательство. Из-за губной помады такого ответственного работника не уволят!
1
«Цингу-лингу!» — «Стазду-бразду!» — шутливый тост и ответ по литовскому народному обычаю.