Разработали проект. Не коттеджи — картиночка. Управляющему — с балконами, заместителям — с верандами, начальникам отделов — сдвоенные. Один начальник отдела в одном, а другой — в другом коттедже, стена к стене. Удобно. Сквозь двойную стену жены ругаться не смогут, ночью даже запеть можно… индивидуально и коллективно, если гости засиделись. Для пустой тары отдельные шкафчики предусмотрены.
Все остальные сотрудники учреждения тоже будут жить в коттеджах: сколько поместятся в комнате.
Проект одобрили. Только вот со столовой возникли непредвиденные проблемы. Все шло как по маслу, пока не начали разбирать проект в функциональном отношении. То есть как будут питаться в столовой.
Один знаток сразу же возразил:
— Так-то так, а где посадите управляющего, когда столовая начнет функционировать?
— Ну, хотя бы в этом углу. Вид на море…
— А чего он не видел в этом море? Что в этом море у него утопло? У такого человека в голове серьезные мысли, а вы ему море в глаза суете…
— Вид на море успокаивает…
— Его жену никакое море не успокоит… Она не потерпит кругом всяких там… Вкус у нее тонкий. Она же по особому меню будет питаться.
— Разве проект этому противоречит?
— Глупый вопрос от глупой головы. А кто же ей будет носить это отдельное меню мимо всех остальных?
— Ну, можно оборудовать отдельное помещение…
— Вот об этом и надо было заранее подумать.
— Но если для управляющего отдельно, так для заместителей — тоже, у них ведь тоже имеются жены…
— А кто сказал, что нет? А?
Все сразу смолкли.
— Для начальников отделов следовало бы отделить уголок вот в этом углу, — пропищал тоненький голосок после минутного молчания.
— Конечно! И обязательно!
Обо всем, казалось, наконец договорились, все согласовали, но завершить дело помешал все тот же злосчастный функциональный вопрос.
— Все это нетрудно уладить, — спокойно произнес архитектор. — Но где же будут питаться остальные? Для них ведь места не останется.
— А если использовать фойе?
— Так ведь и фойе не останется… А кто же утвердит такой проект?
Проект серьезно застрял. Видите ли, все проекты кажутся простыми, пока не посмотришь на них с функциональной точки зрения. А когда посмотришь, то хоть руками за голову хватайся…
ЖЕНА
В парке на скамейке сидели двое. Один — худощавый, гладко выбритый, из-под берета на плечи падали пряди седых волос. Небрежно перекинутый через плечо длинный шарф и куцая трубка в зубах свидетельствовали о принадлежности его к клану художников. Второй, широкоплечий, сидел рядом, занимая две трети скамейки. Пальто из дорогого велюра, бобровый воротник и такая же шапка ничего не говорили о его профессии, однако всем своим видом он внушительно показывал, что жизнь свою прошагал отнюдь не в рядовых.
Бобровая шапка рассказывала, а трубочка молчала и слушала.
— Скоро будет тридцать лет, как мы с тобой не виделись, ну что ты скажешь… А кажется, только вчера оставили школьную парту… Эх, братец, сложная эта человеческая жизнь… Кажется, уже всего достиг и по работе продвинулся, квартиру из четырех комнат получил — живи и радуйся… Но радость жизни постепенно угасала… А сейчас я опять счастлив, как в молодости. Правду говорят, что молодость — это не возраст, а состояние. Вот я сейчас по уши в этом состоянии. Как там выводит пушкинский Германн: «Тоскливо жизнь моя текла, она явилась и зажгла…» И так зажгла, что до сих пор не могу прийти в себя… Если бы ты знал, какая это женщина… Я и не думал, что мое чувство может быть таким продолжительным и постоянным… Она никогда ничего от меня не требует, но я чувствую себя самым счастливым человеком на свете, когда могу ей что-нибудь подарить.
Как-то прогуливались с ней в Валакампяй, и она сказала: «На этих дубленках сейчас все женщины помешались». И, представь себе, от этих ее слов я сам помешался. Черт знает сколько бегал, пока эту дубленку раздобыл, но зато на ней — как влитая… Заплатил за нее, конечно, втридорога… Знаешь, когда я смотрю на нее, меня охватывает беспокойство, какое-то предчувствие трагической развязки, как будто возьмет и оставит она меня, улетит, как сказочная жар-птица…
— Кыш, наглец! — внезапно ругнулась бобровая шапка, спугнув голубя, пытавшегося сесть ему прямо на голову. — Разносчики болезней…
— Так вот… Я все время только и думаю, что бы еще приятного для нее сделать… Туристическую путевку по Средиземному морю выхлопотал… Вернулась загорелая, лицо как-то по-новому мечтательное… У других, гляди, и фигурка изящная и физиономия ничего, а вот тянет только к ней и все… Здесь и то и другое. Какой-то врожденной элегантностью светится… Кольцо с бриллиантом ей купил, так, думаешь, она и будет его повседневно носить? Нет, братец, только вечером, к черному платью — кольцо, и ничего больше. Я в этих вещах не очень, но кто понимает, говорит: это не женщина, а вершина тонкого вкуса. Красавицы иногда бывают и глуповаты, а эта — наоборот: острый ум, чувство юмора… Недавно едем в троллейбусе, сидим, болтаем, входит одноногий инвалид. Я поднимаюсь, место ему уступаю. А он и говорит: «Нет, нет, вы сидите, а эта молодая девушка может меня, старика, пожалеть… Что ей, такой лани, постоять!»
Так она сразу же отрезала: «Ну вот, придумал еще, жена будет стоять, а собственный муж сидеть, вытянув ходули».
Инвалид плюхнулся на мое место и как засмеется: «Правду говоришь, доченька. Если бы я такую жену имел, целый день на одной ноге согласился бы стоять. Как святой Иоанн на столбе в пустыне. Пусть твой старик стоит и на тебя, молодую, любуется».
Она с этим инвалидом полтроллейбуса рассмешила… Знаешь, братец, я сам себя иногда не понимаю: я, сувалькиец[3], уже три тысячи пятьсот семьдесят пять рублей и тридцать две копейки на ее наряды и украшения истратил, а чувствую себя самым счастливым гражданином в нашей республике. Все ее измерения наизусть выучил: и рук, и ног, и бедер, и талии… Еще не было случая, чтобы я купил какую-нибудь вещь и ей не подошла. Когда иду рядом с ней, все мужчины оборачиваются… Только и слышишь: «О-о! Помесь Афродиты с Кармен!»
Бобровая шапка вдруг замолкла и боязливо оглянулась.
— Смотри, вот идет… Это она, — сказал он своему приятелю. Тот даже трубочку выронил изо рта.
— О-йе-йе! — протянул он шепотом. — А мы-то в школе, признаться, тебя вислоухим олухом прозывали. Та-а-акая красавица жена у тебя…
Бобровая шапка с удивлением обернулась.
— Откуда ты взял, что она моя жена? Правильно, жена, да только не моя. А моя сейчас дома… может, вяжет, а может, паркет скоблит.
ПРОПАЩИЙ ЧЕЛОВЕК
— Гляди, гляди, идет…
— Побелел весь…
— По всему видать, человек на пределе…
— На пределе или нет — конец один…
— Предынфарктное состояние: глаза остекленели…
— Где там остекленели — того и гляди заплачет…
— Вот так, живет себе человек, и вдруг взбредет ему что-нибудь в голову — и нет его, исчез, словно дым на ветру…
— А ведь сколько раз я ему твердил… Так нет же, не послушался…
— Думал, умнее его и нет никого… А теперь вот и ум не понадобился…
— Как, по-твоему, надолго его хватит?
— Дня на три, не больше…
— Это ж надо — самому себя до такого довести…
— Был человек да весь вышел…
— Что ты — он же еще живой…
— Живой труп он, стало быть…
— Жалко, хороший человек был…
— Интересно, что его жена будет делать… Двое детей все-таки.
— В кабинет вошел!
— Доктора бы позвать не мешало…
— Медицина здесь бессильна…
— А что, если все же предупредить жену?
— И жена тут не поможет…
— Да ведь сам же погибели искал…
3
Сувалькийцы — население юго-западной Литвы, прославившееся анекдотической бережливостью.