– Лена?
Бумажный пакет шуршит, когда он достает первую бутылку. Сейчас!
– Красного, если позволишь.
– Да, мне тоже по душе красное.
Он оборачивается, довольный, с бутылкой в руке. Безвольная женщина опирается рукой о кухонный стол. Палец робко тянется к ножу. Их разделает всего пара сантиметров, и вместе с тем – целая пропасть. Он готовит для меня. Мы вместе едим и выпиваем красного вина за то, чтобы я поскорее забеременела. Ему хочется троих детей. Мы станем самой счастливой семьей…
– Фибрилляция [5] предсердий!
Сестра Рут вышла из комнаты так поспешно, что едва не споткнулась. Она сказала, чтобы я сидела здесь и ждала ее, так что я не двигаюсь. Во всем нужно слушаться взрослых, даже таким смышленым, как я. Хотелось бы обмерить комнату, но мне сказано сидеть, так что я принимаюсь считать. Люблю считать, когда мне нельзя двигаться, и в голову не приходит ничего другого, над чем можно было бы поразмыслить. Так время проходит интереснее. Мой братец всякий раз напевает песенку, когда ему скучно, хотя и это кажется мне скучным, потому что он всегда напевает одно и то же. Самое занятное в счете то, что никогда не знаешь, до какой цифры доберешься, пока пройдет время.
Когда вернулась сестра Рут, я досчитала до 1128 и чуть не забыла встать. Когда отворяется дверь, всегда нужно вставать и показывать руки. Ногти должны быть чистыми, и в руках нельзя прятать ничего такого, чем можно поранить себя и окружающих. Но сестра Рут даже не присматривается и говорит, что я могу сесть. У нее с собой альбом и острые карандаши.
– Есть отличная идея, Ханна, – сообщает она.
Я должна что-то нарисовать. Только вот мне ее идея не кажется такой уж замечательной. Спору нет, карандаши красивых цветов. Красный и желтый, и синий, и черный, и лиловый, и розовый, и коричневый, и зеленый. Но у них такие острые грифели… Я беру красный карандаш и осторожно трогаю большим пальцем грифель – да, очень острый. Дома мы рисуем восковыми карандашами. И пишем ими же.
– А зачем мне что-то рисовать?
Сестра Рут пожимает плечами.
– Ну, во-первых, так мы скоротаем время, пока тебе не разрешат пойти к маме, а во-вторых, мы сможем сказать, что очень заняты, когда явятся полицейские и будут задавать дурацкие вопросы. Что скажешь?
– И что мне нарисовать?
Сестра Рут снова пожимает плечами.
– Хм… может, просто нарисуешь, что у вас произошло сегодня, перед тем как вы с мамой попали к нам?
Сама того не замечая, я начинаю грызть кончик карандаша. С него слезают мелкие чешуйки и липнут к языку. Я облизываю ладонь, чтобы их снять.
– Нет, – говорю затем. – У меня есть идея получше. Нарисую картинку для мамы и потом подарю ей.
– Ладно. Уже придумала, что бы такое нарисовать?
– Пожалуй… – Я задумываюсь. – Что-нибудь такое, что наверняка ее обрадовало бы.
Сестра Рут сгорает от любопытства. Так она говорит, и по ней это видно. Глаза у нее широко раскрыты, и брови приподняты, так что лоб складывается морщинками. Я откладываю красный карандаш и беру синий. С большой осторожностью. Острый грифель может быть очень опасным. Первым делом я рисую лицо моей мамы. Сестра Рут спрашивает, почему оно синее. Я цокаю и закатываю глаза. Должно быть, сестра Рут тоже иногда не соображает, как мой братец.
– Потому что у меня нет белого карандаша. И на белой бумаге его все равно не было бы видно, – объясняю я.
Далее рисую маме туловище, в красивом длинном платье – тоже синим карандашом, хотя оно должно быть белым. Желтым рисую ей длинные волосы, а потом черным – деревья, с которых ветки, похожие на скрюченные пальцы чудовищ, тянутся к маме, пытаясь ее схватить.
– Выглядит довольно устрашающе, – комментирует сестра Рут. – Ханна, расскажи мне о своем рисунке.
– Это история о маме и папе, и о том, как они полюбили друг друга. Как-то поздним вечером мама шла по лесу. Видите, как красиво блестят у нее волосы в лунном свете?
– Она и в самом деле выглядит очень мило. Ханна, твоя мама была одна в лесу?
– Да, и ей было очень страшно, поэтому я не нарисовала ей улыбку. Видите?
– Отчего же ей было так страшно?
– Она заблудилась. Но потом…
Я принимаюсь рисовать папу, как он выходит из-за дерева.
– Потом приходит мой папа. Это лучшая часть в истории. Он появляется словно из ниоткуда и спасает ее. – Я исправляю рот мамы, так что теперь она улыбается. Обвожу пожирнее, и ее губы становятся похожи на красный банан. – И они влюбились друг в друга с первого взгляда.