Этьен Сонье: Последний вопрос. В течение почти двух тысячелетий евреи жили и продолжают жить внутри христианского по преимуществу мира. Какой представляется эта история в глазах нового израильтянина, который не познал ее на собственном опыте? Каково его отношение к этому христианскому миру вообще? Каково ваше отношение?
Яаков: Мое отношение, как вы только что отметили, не является результатом личного опыта. Мне кажется, что я могу кратко выразить свой ответ словами, слышанными мной от деда. О жизни моих соплеменников в христианских странах он сказал мне: евреи были экзаменом, который христиане не сумели выдержать.
Этьен Сонье: Я не понимаю. Поясните, пожалуйста.
Яаков: Видите ли, дело довольно простое. Человеку предоставляется неограниченное число возможностей отреагировать на сложные обстоятельства. Он может ответить низко или благородно, трусливо или мужественно. Ведь так? Эти качества мы называем естественными человеческими качествами. Мы говорим, например, что естественно, что человек терпеть не может чужаков и относится к ним с подозрением. Это называется ксенофобией. Эта ненависть к чужакам здесь, в Париже, прекрасно вам знакома. Иногда это отношение выражается в нетерпении официанта по отношению к американскому туристу. Только пока дело касается американцев, все не так страшно. Он всего лишь турист, который скоро уедет; и он принадлежит к великой нации, богатой и влиятельной. Но когда речь идет о еврее, который постоянно живет среди других народов, еврее, которого не защищает правительство и которого местные и прочие власти бросают на произвол беззакония, тогда совсем другое дело. Если о грубости официанта по отношению к американскому туристу можно сказать, что у такого-то официанта лопнуло терпение, то о массовой резне евреев при поддержке закона простым объяснением не отделаешься. В этом случае похоже, что мой дед был прав, когда сказал, что евреи были экзаменом, и христианский мир этого экзамена не выдержал. Жертвы были беспомощны, нападающие были могущественны. Выходит, имело место в некотором смысле свинство, не так ли?»[9]
Проблема взаимоотношения евреев диаспоры с другими народами, казалось бы, не должна была волновать последовательного «ханаанца», но она не может не волновать еврейского писателя. И Таммуз мучается, пытаясь осмыслить эти отношения, и даже, будучи во всем светским человеком, вновь и вновь обращается к первоисточнику, к Торе. Оттого и герой его, израильтянин Яаков, неотторжим от праотца Иакова, а тот, как известно, боролся с ангелом (Бытие, гл. 32) и получил имя, ставшее именем целого народа:
«Не Яаков, а Израиль имя мое. Ибо нас Ты избрал и нас Ты освятил среди всех народов[10]. Подписанный договор и явно данное обещание.
Только что же? С тех пор у других народов осталось не более двух-трех возможностей, которыми они могут отреагировать на эту действительность, суть которой выражена ее Творцом. Возможность первая: Признать выбор Всевышнего и принять его на себя. В тот момент, как я, потомок Израилев, сказал „я“, они стали „ты“, которое с изумлением и недоумением взирает на мою лучащуюся сущность. Все, что им остается сделать, это попробовать соединиться со мной (несмотря на то, что я заявляю во всеуслышание: „прозелиты Израилю хуже горькой редьки!“[11], совершенно так же, как Ротшильдам всякий человек, сватающийся к их дочерям, казался прохвостом, зарящимся на их миллионы) либо признать мое господство и считать себя — на веки вечные — ниже, чем я.
9
Б. Таммуз. Яаков. Иерусалим, 1994 (1971). С. 179–182 (
10
Фраза из субботнего вечернего благословения «Кидуш», которая опирается на сказанное в Писании (Исход, 31:13): «Я Господь, освящающий вас» и (3-я Царств, 3:8): «…среди народа Твоего, который избрал Ты».