В 1750-х годах проблему вкуса рассматривали французские энциклопедисты: философы Вольтер и Монтескьё совместно предложили хорошую основу для его западной концепции. Вольтер писал: “Вкусу мало видеть и понимать красоту произведения, ему необходимо эту красоту почувствовать, растрогаться. И ему мало смутного ощущения, смутной растроганности, ему нужно разобраться во всех оттенках”[23]. Вкус выходит за рамки поверхностного наблюдения, за рамки простого определения “круто”. Вкус требует пережить произведение во всей его полноте и оценить собственную подлинную эмоциональную реакцию на него, проанализировав его воздействие. (Вкус не пассивен, он требует усилий.) Монтескьё, который был не только мыслителем, но также еще судьей и бароном, написал “Опыт о вкусе в произведениях природы и искусства” – литературный этюд, оставшийся незавершенным после смерти автора в 1755 году. Это прекрасное, перескакивающее с темы на тему произведение о том, что радует душу. Вкус, по мнению Монтескьё, “есть не что иное, как способность чутко и быстро определять меру удовольствия, доставляемого людям тем или иным предметом”[24].
“Но естественный вкус – это не теоретическое знание, – продолжал Монтескьё, – а быстрое и замечательное применение неизвестных нам правил”. Меня поражает последняя часть этого утверждения: вкус – это абстрактная, невыразимая, нестабильная вещь. Слушатель музыки или читатель книги не может точно сказать, понравится ли ему что-то, до того, как он это испытает; удовольствие от произведения искусства никогда не гарантировано. Поэтому, столкнувшись с произведением искусства, мы сразу же оцениваем его по какому-то набору ментальных принципов и (хотелось бы надеяться) находим в нем красоту, испытываем уверенность, даже если не можем точно описать, в чем тут красота и как именно мы ее определили. Предполагается, что вкус неоднозначен. Как сформулировал итальянский философ Джорджо Агамбен в своей монографии о вкусе 1979 года, “вкус наслаждается красотой, будучи не в состоянии ее объяснить”.
Вкус – это фундаментальная часть человеческого я; развивать его или потакать ему означает строить более прочное чувство собственного “я”. Он становится основой нашей идентичности. В 1906 году японский писатель Окакура Какудзо написал “Книгу чая”[25] – способ сохранить японские вкусы и рассказать о них на английском языке друзьям и покровителям в США, среди которых была коллекционер и меценат Изабелла Стюарт Гарднер. Обсуждая помещения для чайной церемонии, Окакура утверждал, что искусство само по себе не должно обладать универсальностью или рассчитываться на широкую аудиторию: “То, что помещение для чайной церемонии должно быть выстроено с учетом определенного индивидуального вкуса, шло вразрез с принципом жизненности в искусстве”. Окакура пересказывает историю из жизни художника XVII века Кобори Энсю. Ученики художника похвалили его коллекцию: “Каждый предмет у вас такой, что им невозможно не восхищаться. Это говорит о том, что ваш вкус превосходит вкус Рикю, потому что его коллекцию может воспринимать только один человек из тысячи”. Однако Энсю печально ответил: “Великий Рикю любил лишь то, что привлекало его лично, в то время как я невольно подстраиваюсь под вкусы большинства”. Энсю счел, что его собственный вкус слишком зауряден, чтобы оказаться по-настоящему великим. Тем не менее единственная цель алгоритмических лент – по сути именно удовлетворение “вкусов большинства” – большинства, основанного на данных.
Вкус не обязательно должен быть только положительным или рациональным. В 1930 году японский философ Куки Сюдзо написал эссе, в котором попытался дать определение японской культурной ценности под названием ики, которая представляла собой своего рода изношенность городского мира, выраженную амбивалентность во всех аспектах жизни. (Мой друг У. Дэвид Маркс, писатель, давно живущий в Токио, сравнивал ее с аспектами образа жизни васпов[26] в Новой Англии.) Любовь, деньги и красоту можно утратить так же легко, как и приобрести, а приобретение не всегда лучше, чем потеря. Отсутствие должно цениться так же, как и присутствие. “Ики понимается как высшая форма вкуса”, – писал Куки.
Монтескьё утверждал, что основополагающим элементом вкуса является неожиданность, которая может быть отталкивающей или вызывающей, как, например, особенно уродливый японский чайный сосуд в эстетике ваби-саби[27]. “Предмет может нас поразить своей необычайностью, а также новизной и неожиданностью”, – писал он; такой предмет существует вне царства вещей, про которые мы знаем, что они нам нравятся. “Нередко случается, что мы испытываем удовольствие, когда не можем разобраться в своем чувстве и видим предмет совершенно отличным от того, каким мы его себе представляли”. Чтобы понять это ощущение удивления, может потребоваться время. Вкус не обязательно возникает мгновенно, и он меняется по мере того, как вы обдумываете и перевариваете впечатления от произведения искусства: “Понятие о великой красоте появляется тогда, когда какой-нибудь предмет вызывает сначала незначительное удивление, а затем это удивление не исчезает, а, наоборот, нарастает и обращается в восхищение”.
25
Русский перевод: Какудзо О.