На следующий день один из наблюдателей, тощий пацан по имени Домино, вернулся с поверхности с известием, что побывал в руках послесветов, уцелевших после расправы на железной дороге. Авалон вышел из себя.
— Надо бы мне собственноручно затолкать тебя в землю! — заорал он на вестника.
Затем отдал приказ готовиться к бою.
— Однажды мы их уже побили, — сказал он, — побьём и теперь. Но на этот раз я всех до единого спроважу в центр!
— Но с ними теперь монстр, — сообщил Домино.
— Что ты несёшь, какой ещё монстр?
— Я не знаю, как его ещё назвать. Отродясь такого не видал. Силач ужасный. А теперь самое странное, — прибавил он, оглянувшись по сторонам, словно боясь произнести эти слова, ведь наверняка ему никто не поверит. — Он сделан... из шоколада.
Джил ахнула, но тут же притворилась, что просто зевнула.
— Это правда! — воскликнул наблюдатель и показал всем коричневые пятна на своей одежде — там, где монстр схватил его.
— И ты, конечно, притащил их сюда на хвосте! — с отвращением сказал Авалон.
Наблюдатель затрясся и начал заикаться:
— Я... я... я не з-знал... что мне делать... куда п-податься...
— Имбецил!
Над их головами, в мемориальном ансамбле Аламо, вдруг закричала какая-то женщина и завыла пожарная сигнализация. Хотя происходящее в живом мире послесветов не волновало, эта излишняя суета добавила напряжённости. Все уставились на Авалона, ожидая указаний. Тот вытащил из кармана вторую монету.
— Мы спросим Вурлитцера, как нам быть.
Все согласились. Авалон прошагал к машине, стащил покрывало, и Кошмары упали на колени. Даже Джикс — и тот последовал их примеру. Кто знает, что это за сила, лучше её не гневить. Джил же опустилась на колени только тогда, когда её к этому принудили.
Вурлитцер играл огнями, цветные блики плясали по всему залу и отражались в многочисленных стеклянных фрагментах гроба Мэри, стоящего в нескольких ярдах от автомата. Создавалось впечатление, что гроб теперь — часть самого культа Вурлитцера, алтарь пред лицом бога. Джикс не мог отделаться от мысли, что в этом-то и состоял расчёт Вурлитцера: уважение, оказываемое Мэри, каким-то образом добавляло славы мистической машине.
Авалон опустил монету, подождал, пока она не звякнула в монетоприёмнике, и задал вопрос:
— Великий Вурлитцер, скажи, как нам быть?
Он нажал первую попавшуюся кнопку, и Вурлитцер ожил. Из, казалось, бесконечного ряда пластинок выдвинулась одна, упала на диск проигрывателя, и в треске и пощёлкивании раздался голос:
— «Ах разве не болит глубоко в душе...»[24] — запел высокий мужской голос.
— Что-то я не знаю этой песни, — проговорил Авалон.
— А что она значит? — спросил кто-то.
— Тс-с! Дайте спокойно послушать. — Авалон придвинул ухо к стеклянной панели машины, как будто так он слышал лучше, и прищурился — как будто это могло облегчить ему процесс толкования. — На этот раз что-то трудное...
Тут подала голос Джил:
— Дождись припева.
Потому что она эту песню знала. Вообще-то, это была любимая песня её дедушки.
Вот и припев. Фрэнки Вэлли запел: «Молчанье — золото...» — и все собравшиеся в зале дружно ахнули.
— Великий Вурлитцер выразил свою волю, — пробормотала слегка опешившая Джил.
— Тихо! — взревел Авалон, но тут же осознав собственную ошибку, перешёл на шёпот: — Тихо...
Он прошёл за машину, прикрутил громкость так, что музыку стало еле слышно. Через пару минут песня кончилась, и в зале воцарилась мёртвая тишина. Никто не двигался, никто не издавал ни звука. Сверху, из сувенирного киоска донёсся чей-то вопль:
— Я знаю, вы где-то здесь! — Русский акцент. — Я не я буду, если не найду вас!
Джил поднялась.
— Нет! — шёпотом одёрнул её Джикс.
— У меня этот подвал уже в печёнках сидит! — отрезала Джил. — Хочу наружу! Даже Милос с его балбесами и то лучше, чем эта дыра!
Кошмарики бросали на неё негодующие взгляды, Дионн взмахнула своим ножом, но Оторва Джил не считала молчание золотом — в особенности когда её судьбу решала какая-то дебильная шарманка.
Джикс схватил её, повернул к себе лицом. Глядя в глаза девушке, он произнёс:
— Для тебя настало время выбора. Выбирай: либо твоя прежняя жизнь, либо... я.
В глазах Джил запылала горькая, неукротимая ярость.
— Решай сейчас! — резко потребовал Джикс.
Она ещё мгновение смотрела ему в глаза, затем притянула его к себе и крепко поцеловала, после чего залепила парню-ягуару такую же крепкую пощёчину.
— Ты бы знал, как я тебя ненавижу! — сказала она.
24
Silence Is Golden, исполняемая группой The Tremeloes, весьма популярная в 60-х годах прошлого века песня.