Он помнил цветы на лугу, и какой запах был у каждого из них, и как благоухала сосновая и еловая смола, и было ли под снегом раньше клюквенное болото или сухой, хрустящий ягельник.
В лес он никогда без спросу не ходил, после того как стая рябчиков однажды взлетела перед ним из вереска и до того напугала, что он стре глав примчался домой.
Он умел остерегаться огня.
Он уже знал, как себя вести и как держаты в разных жизненных обстоятельствах.
Находясь среди людей, нужно было соблюдай опрятность и чистоту при отправлении своих ei тественных надобностей и не опрокидывать стол] и маслобойки.
И вообще с людьми приходилось обращатьс: осторожно, вроде как с хрупкой посудой. Потому что они, хоть и были во многих отношениях ум нее его, в каких-то других были совсем глупыми маленькими и беззащитными.
Он не знал еще, что он царь леса. Но уже ощущал в жилах биение отважной, царственной крови. Уже догадывался, что он на порядок выше собаки, овцы или свиньи, и считал, что его невозможно даже сравнивать с кошкой или козлом.
К лошадям и коровам он еще питал некоторое уважение. Правда, он чувствовал свое превосходство и над ними тоже. Но они были крупнее и выше, и у него еще не было случая помериться с ними силами.
Временами, когда он сваливал очень большой пень или тянул из лесу немыслимо громадное бревно, в его голове мелькала пьянящая, опасная мысль, что на самом-то деле люди, которые во всех смыслах слабее его, должны бы подчиняться ему, а не он людям. Но он сразу же с ужасом отгонял эту мысль. И что бы он с ними делал? Он не сумел бы повелевать, потому что он-то мог обойтись своими силами. И Мишутка таил свои крамольные мысли под низким косматым лбом. Кроме того, они все-таки ни в коей мере не мешали великой смирности его нрава и спокойствию всего его существа. Они приходили как бы сами по себе. Но приходили и другие, еще крамольнее, наполнявшие его душу странными предчувствиями и заставлявшие его сердце трепетать буйной радостью.
Имя одной, самой опасной из них, было свобода.
Идти, куда душа пожелает? Прокладывать свои тропы? Оставить истоптанные людьми и животными проселочные дороги и зашагать прямиком в ту сторону, где небо ярче, а горизонт прозрачнее и где свежее пахнет снегом или березовым соком?
Нет, нет! Лучше было смирно сидеть на банном полке у Матти. Тут ведь было так тихо, тепло и безопасно.
Все-таки мысль эта продолжала тлеть в глубинах его сердца, хотя он и пытался всеми силами отогнать ее. Похоже, что именно в борьбе с нею зародились в нем другие мысли и началось его бурное внутреннее развитие.
Мишутка рос, зуб крепчал.
И вскоре он был уже готов к выходу на мировой рынок.
Как-то незадолго до осенней ярмарки Матти уже спозаранку пришел в баню со скрипкой, присел на лавку, вытащил из кармана трубку и кисет и закурил.
— Послушай-ка, Мишутка, — сказал он, подымив некоторое время, — это землепашество не больно-то кормит. Надо нам теперь сообразить какой-нибудь промысел полегче.
Мишутка кивнул ему задумчиво и понимающе. Но поскольку он боялся табачного дыма и еще не знал наверняка, куда Матти клонит, то и остался спокойно сидеть на месте.
Но тут Матти взял свою скрипку и запустил самую развеселую польку. Это Мишутка уже понимал и живехонько вскочил на задние лапы. Когда последняя нота танца замирала, Матти заводил следующий. Так они прошли весь свой репертуар, пока у обоих по лбу пот не потек и они не повалились в изнеможении на лавку.
Тогда Матти сказал, протягивая ему кусок сахару:
— Ну, теперь ты готовый артист. Больше мне нечему тебя учить.
И Мишутка благодарно лизнул его руку, будто выражая признание своему маэстро.
Ну что ж, отправились попытать счастья в город. Матти снял у ратмана[14] избу, где обыкновенно останавливались приезжавшие торговать на ярмарку, повесил в углу занавес, а на ворота — вывеску, где был нарисован медведь и под ним слова: «Приходите посмотреть!»
Похлопотав еще по поводу соответствующих объявлений в местные газеты, Матти уселся у двери, служившей одновременно билетной кассой, в ожидании публики.
Ярмарка уже началась, и народу собралось в избытке. Чем чаще открывалась дверь, тем больше монет звякало у Матти в кошельке. Когда в избе стало достаточно зрителей, представление началось. Матти запер дверь на крюк и переместился к столу перед занавеской, где для начала показал несколько карточных фокусов.
Они вызвали, конечно, заслуженное внимание. Но все ждали самого притягательного номера программы.
Потом Матти заиграл на скрипке, и Мишутка выполз из своего угла. Он был чуть-чуть сонный и чуть-чуть заворчал, увидев вдруг столько людей, но при звуках знакомой мелодии его ноги начали сами собой подыматься.