В этих условиях радикально настроенная молодежь “ортодоксов” решительно отмежевалась от политиканствующих “людей-пробок”, взяв курс на вооруженное восстание. Основные этапы этой борьбы — штурм казарм Монкада 26 июля 1953 г., суд над его организаторами и участниками, речь Ф. Кастро на суде (“История меня оправдает”), амнистия 1954 г., организация вооруженной экспедиции в Мексике и высадка десанта “Гранмы” на Кубе 2 декабря 1956 г., создание “Движения 26 июля” и Повстанческой армии, разгром батистовской армии и победа революции 1 января 1959 г.
Одной из главных отличительных черт кубинской истории XIX–XX вв. была значительно бóльшая зависимость острова от США, чем у какой-либо другой латиноамериканской страны. С отменой “поправки Платта” был аннулирован де-юре полуколониальный статус Кубы, но де-факто он продолжал существовать.
Хотя по среднестатистическим данным уровень жизни на Кубе был одним из самых высоких в Латинской Америке, этот факт отнюдь не характеризовал действительное положение вещей. Например, в сельской местности 75,4 % строений были из пальмовых листьев и имели земляной пол, из 444 251 сезонного сельскохозяйственного рабочего только 6 % работали более 9 месяцев в году, получая при этом весьма низкую заработную плату, около 100 тыс. крестьянских семей не имели своих земельных наделов[592]. Хроническим явлением стала высокая безработица. В целом жизненный уровень большей части кубинского народа (за исключением некоторых категорий работников туристского бизнеса и рабочей “аристократии”) был крайне низок. Поэтому не случайно, что именно крестьянство, рабочие (особенно сельскохозяйственные) и мелкая буржуазия стали главной опорой Ф. Кастро.
В своей речи на суде “История меня оправдает” Ф. Кастро, обозначив все эти болевые точки Кубы, назвал следующие цели и задачи революции: полная независимость и суверенитет нации, уничтожение латифундий и раздел земли между крестьянами, развитие многоотраслевого сельскохозяйственного производства, индустриализация, повышение жизненного уровня и расширение реальных демократических прав кубинского народа.
Характеризуя обстоятельства, способствовавшие успешному ходу борьбы против диктатуры Батисты, Ф. Кастро писал: “Нам благоприятствовало, во-первых то, что враги нас вначале не принимали всерьез; во-вторых, многие люди думали, что мы просто романтики и что мы идем на верную смерть; в-третьих, кое-кто думал, что нами движет тщеславие; в-четвертых, существовало мнение, что наша группа революционных руководителей — проводники консервативных или нерадикальных идей”[593].
Практически все эти пункты разделяли и аналитики спецслужб США, так и не забившие “тревогу” и убедившие президента Д. Эйзенхауера, что свержение диктатуры и приход к власти революционных сил не ущемит интересы США на Кубе. Этот “оптический обман” американской разведки был вызван целым рядом факторов и прежде всего политикой “классового компромисса”, проводимой Ф. Кастро в борьбе против тирании. Организованное им “Движение 26 июля” без всякого преувеличения стало общенациональным. В последние месяцы 1958 г. его поддерживала бóльшая часть кубинского общества.
По свидетельству американского посла в Гаване Э. Смита, уже в ноябре 1958 г. госдепартамент и ЦРУ пришли к выводу, что Батиста должен покинуть Кубу[594]. На этом заключительном этапе среди сторонников Ф. Кастро были и некоторые влиятельные политики, и крупные землевладельцы, и состоятельные бизнесмены. Развеял подозрительность США и тот факт, что первым главой революционного правительства Кубы, по настоянию Ф. Кастро, стал бывший военный атташе кубинского посольства в США Миро Кардона.
Когда в начале января 1959 г. в Вашингтоне узнали о том, кто занял ключевые посты кубинской исполнительной власти, в Белом доме рассеялись последние сомнения: и временный президент Кубы адвокат Мануэль Уррутиа, и Миро Кардона, и министр иностранных дел профессор Гаванского университета Роберто Аргамонте, — были лояльно настроены по отношению к США. Уже 7 января 1959 г. Вашингтон признал новое кубинское правительство, причем по свидетельству некоторых политических обозревателей, госдепартамент торопился сделать это как можно скорее, так как боялся, что “опередят русские”[595].