«Николас» уплывал, бросая высадившихся на произвол судьбы.
Штольк, все еще нетвердо стоя на ногах после удара по голове, смотрел вслед уходящему судну, и в его голубых глазах сверкали ярость и разочарование.
— God vervloekte bastaarden,[19] — выдохнул он.
Главный из чаморро окинул взглядом пленников.
— Кто у вас старший?
— Считай, что я, — ответил Гектор.
— Мы отведем вас в деревню. Там Совет решит, что с вами делать.
— Ты кто? — спросил Гектор.
— Меня зовут Мапанг, и я чаморро.
— Я думал, что вы все чаморро.
Великан язвительно усмехнулся:
— Это лишь доказывает, как плохо вы, гиррагос, белые, знаете нас. Чаморро — это группа людей, вожди, это те, кто правят.
Он внимательно оглядел Гектора. В его взгляде, пожалуй, и не было враждебности.
— Если вы враги испанцев, откуда ты так хорошо знаешь испанский?
Гектор набрался смелости и ответил:
— То же самое я мог бы спросить у тебя.
— Меня научили миссионеры, а потом я решил бежать от них и вернуться к моему народу.
— Моя мать была испанкой, а отец — из другой страны, — объяснил Гектор.
Мапанг удивился:
— Странно. Если мы и берем в жены женщин из другого клана, то только из клана наших союзников.
Этот великан странно расположил к себе Гектора, и он решил быть с ним откровенным:
— Вообще-то, я здесь не затем, чтобы воевать с испанцами, а затем, чтобы найти одну из их женщин.
— Ты хочешь на ней жениться?
— Если она согласится.
Мапанг удивленно покачал головой:
— Еще более странно.
До деревни чаморро было часа два быстрым шагом. Воины ослабили веревки, чтобы облегчить пленникам подъем по горной тропе, и совсем развязали их, когда Мапанг объяснил, что бежать теперь бесполезно — все равно некуда. Они шли под палящим солнцем по узким, пыльным тропкам среди чахлой травы и низкорослого кустарника и к середине дня добрались до ущелья, заросшего густым лесом. Гектор издалека услышал детские голоса, а пройдя еще несколько сотен ярдов, путники очутились на «главной улице» селения. Их глазам предстали мирные домашние картины: собаки дремлют на солнышке, курицы копаются в земле, дети сбиваются в стайки — посмотреть на чужих. В деревне было десятка три домов — из стволов бамбука, на деревянных опорах, крытые пальмовыми листьями. Перед каждым домом лежало по большому плоскому камню, наполовину вкопанному в землю. На одном из них сидела крупная женщина и лущила рис. Возле нее возился маленький ребенок. Завидев процессию, женщина оторвалась от своего занятия и привстала, чтобы получше разглядеть чужаков. У Жака дыхание перехватило от восторга: кроме клочка грубой ткани между ног, на женщине не было никакой одежды. Широкие плечи, большие полные груди, пышные бедра, — она была красива монументальной мощной красотой. Еще больше поражала ее роскошная густая грива, доходящая женщине до бедер.
Мапанг усмехнулся, увидев восхищение француза:
— Мы считаем, что в своей одежде вы, гиррагос, выглядите ужасно глупо и смешно.
— А почему у нее такие волосы? — спросил Гектор, стараясь не слишком пялиться на женщину.
Волосы у нее были почти светлые.
— Наши женщины не наряжаются, но им тоже хочется быть красивыми, — объяснил Мапанг. — Некоторые красят волосы соком лайма.
Сопровождаемые стайкой застенчиво хихикающих детей, пленники подошли к большому, похожему на амбар зданию. Оно покоилось на каменных столбах, имевших форму грибов, на высоте десяти футов от земли.
— Это уритао, дом для неженатых мужчин. Останетесь тут, пока Совет не решит, как с вами поступить, — сказал Мапанг.
Пленники поднялись по приставной бамбуковой лестнице и оказались в длинном прохладном помещении с высоким потолком, где приятно пахло пальмовыми листьями. В окна красивой формы проникало достаточно света и воздуха. Пол был составлен из массивных досок, проложенных кокосовым волокном, и его поверхность была отполирована множеством босых ног. Здесь царила идеальная чистота. У стены лежали пальмовые циновки и матрасы, набитые высушенным кокосовым волокном.
— Обычно Совет, пока не придет к решению, заседает долго, — объяснил Мапанг. — Так что устраивайтесь.
Жак со вздохом опустился на матрас.
— Послушай, Гектор, а ведь здесь лучше, чем на корабле, — сказал он. — Хорошо бы теперь, чтобы какая-нибудь деревенская девушка принесла стаканчик вина!