Аналогичный смысл содержался в сообщении, полученном в тот же день французским агентством Гавас от советской пресс-службы для распространения за границей. В нём говорилось, что «переговоры о договоре о ненападении с Германией не могут никоим образом прервать или замедлить англо-франко-советские переговоры. Речь идёт о содействии делу мира: одно направлено на уменьшение международной напряжённости, другое — на подготовку путей и средств в целях борьбы с агрессией, если она произойдёт» [555].
XXXIV
Переговоры на высшем уровне
В свете приведённых выше фактов и документов легко увидеть многочисленные исторические передержки в докладе Яковлева. В нём повторялись традиционные для «доперестроечной» советской историографии утверждения, согласно которым Англия и Франция вступили в переговоры с СССР «не конкретных договорённостей ради, а для политических интриг», и «позиция западных демократий не оставляла Советскому Союзу иного выбора кроме как подписать договор с Германией». Более того, Яковлев лживо утверждал, будто «из документов следует, что всякий раз, когда СССР шёл навстречу западным державам, британским и французским делегатам давались указания не фиксировать сближение позиций, а наращивать требования, обострять несбалансированность условий и таким образом блокировать договорённость». Опубликованная стенограмма переговоров военных миссий свидетельствует, что подобная линия на фактический срыв переговоров исходила, напротив, от советской стороны.
Столь же лживы утверждения Яковлева о ходе переговоров с Риббентропом, на которых, по его словам, «поначалу не предполагалось делать секретным документ о намерениях» и «каких-либо территориальных претензий, касавшихся Польши или кого бы то ни было… на этом этапе не поднималось. Но Гитлер предложил больше, чем Сталин ожидал». Последнее обстоятельство Яковлев объяснял… директивой Исполкома Коминтерна от 22 августа 1939 года, содержание которой якобы стало известно Берлину и побудило Гитлера к новым уступкам. Вся эта цепь рассуждений представляет собой набор сплошных передержек и фальсификаций. Если коснуться одного лишь притянутого за волосы вопроса о «директиве Коминтерна», кстати, не содержавшей никаких сенсаций (см. гл. XLII), то остаётся непонятным, каким образом и когда она могла повлиять на решения Гитлера и Риббентропа: ведь полный пакет проектов открытого и секретного соглашений находился в кармане у Риббентропа, вступившего утром 23 августа на московскую землю.
Наконец, Яковлев утверждал, что «финальная стадия советско-германских переговоров с трудом поддается реконструкции» [556]. Между тем эта стадия может быть реконструирована по имеющимся источникам вплоть до мельчайших деталей.
Риббентроп прибыл в Москву в сопровождении 36 членов немецкой делегации. Из них непосредственное участие в переговорах приняли трое: Шуленбург, Гаус (в качестве юридического советника) и Хильгер (в качестве переводчика).
«В самолёте,— вспоминал впоследствии Риббентроп,— я прежде всего вместе с Гаусом набросал проект предусмотренного пакта о ненападении. Во время обсуждения в Москве это оказалось полезным, поскольку русские никакого текста заранее не подготовили» [557]. На переговорах обсуждался текст, представленный Риббентропом, который, впрочем, составил его на основе проекта договора, переданного 17 августа Молотовым Шуленбургу.