Значит, Пушкин, как и Садовников, адаптировал для «высокой литературы» традицию, соединяющую волжское «пространство», многие его локусы с «легендами, песнями и сказками», что сложились вокруг фигуры Разина (и, кстати, других симпатичных народу разбойников, прежде всего — Ермака Тимофеевича). В этом отношении у Пушкина также были предшественники — за тридцать лет до него на «разинскую традицию» откликнулся соратник Карамзина И.И. Дмитриев (родившийся в Симбирской губернии)[189].
Дмитриев включил в раздел «лирических стихотворений» поэтического сборника «И мои безделки» (1795) свое произведение «К Волге». Это эмоционально-приподнятое описание путешествия вниз по Волге (как и в романе «Двенадцать стульев») венчается торжественным уподоблением Волги великим рекам мировой цивилизации (как у Розанова — «Русский Нил»)[190]:
И в свой черед Дмитриев обыгрывает «разинский локус», заставляющий рассказчика задуматься и содрогнуться, а лирического героя — предаться возвышенным видениям прошлого[191]:
Как представляется, целесообразно вычленить и «низкую» — параллельную «высокой литературе» — форму рецепции «разинской традиции»: имеются в виду народные драмы, которые, будучи фольклорным произведением, тем не менее хронологически и культурно дистанцированы от исторических песен и местных преданий о мятежном атамане. Так, в драме «Лодка» (запись начала XX века[192]) Стенька Разин фигурирует в ряду своего рода энциклопедии волжского разбоя (наряду с основными героями пьесы, Ванькой Каином и пушкинскими «братьями-разбойниками»). А одна из поздних версий «Лодки» (канун Великой Отечественной войны; запись 1984 года) даже открывалась пением «Из-за острова на стрежень», что явно свидетельствует о неуклонно ширящейся популярности песни Садовникова[193].
Обращаясь к изначальной «разинской традиции» в фольклоре, прежде всего необходимо отметить ее пространственную приуроченность к Поволжью, локализованность (ср. аналогичную мотивацию «разинских» ассоциаций в «высокой» литературе — от Дмитриева до Ильфа и Петрова). По словам И.И. Костомарова, суммировавшего предания о Разине, «берега Волги усеяны урочищами с его именем. В одном месте набережный шихан (холм) называется “Стол Стеньки Разина”, потому что он там обедал с своими товарищами; в другом такой же холм называется “Шапкой Стеньки Разина”, потому что, будто бы, он оставил на нем свою шапку; в третьем — ущелье, поросшее лесом, называется “Тюрьмою Стеньки Разина”: там, говорят, он запирал в подземельях взятых в плен господ. На севере и на юге от городов Камышина и Царицына, по нагорному берегу Волги — ряд бугров, которые называются “буграми Стеньки Разина”, в память того, будто бы он там закладывал свой стан. Все эти бугры схожи между собою тем, что отделяются от материка ущельями, которые в весеннее время наполняются полою водою; все эти бугры — экземпляры одного идеального бугра, существующего в народном воображении»[194].
189
О воздействии Дмитриева на «волжский текст» у Пушкина см.:
190
192
Русская народная драма XVII–XX веков / Вступ. ст., ред., коммент. П.Н. Беркова. М.: Искусство, 1953. С. 150–151.
193
См.: Фольклорный театр / Вступ. ст„коммент. А.Ф. Некрыловой и Н.И. Саввушкиной. М.: Сов. Россия, 1988. С. 247–248.