Пифагор был немедленно забыт. Преподаватели переключились на женщину, что приближалась к их цитадели.
– Я так и знал, что недолго ей ходить без кавалера, – сказал тот из них, что был чуточку старше.
– Да ведь с ней этот американец, родсовский стипендиат, – приглядевшись, сказал тот, что был чуточку моложе.
– Не странно ли, что она выудила его из столь неподходящей локации – зарослей под самой дальней стеной?
– Словно он – младенец Моисей.
– А она – дочь фараона.
– Дочерью фараона она вполне могла бы быть – равно как и дочерью какого-нибудь божества.
– Странно, что американец не ликует.
– Разве? А вообще-то вы правы. Ишь, голову повесил.
– Вот именно. Как будто недоволен.
– Впечатление, что его на казнь ведут. Непостижимо! Si jeunesse savait…[9]
– О, как вы правы, коллега. Как вы правы. Кстати, что вы там говорили о своей теории?..
Странная пара подошла к зданию вплотную, ее уже было не видно – разве только если свеситься из окна по пояс, что преподавателям не подобает. Делать нечего – пришлось вернуться к Пифагору.
Глава 3
Весь Оксфорд был занят пятичасовым чаем, когда Фанни переступила порог того самого отельчика, в котором завтракала. С Дуайтом она простилась у лестницы, что вела к нему в комнаты: сослалась на некую важную встречу – мол, только ради этой встречи она вообще приехала в Оксфорд. Вымучила улыбку: сама знала, что получилось неубедительно, – поблагодарила Дуайта, когда он предложил проводить ее до нужной двери, где бы эта дверь ни находилась, и заверила, что прекрасно доберется и одна, незачем Дуайту беспокоиться. Изо всех сил постаралась, чтобы в голосе не слышалось ни намека на обиду, и ушла прочь из Дуайтовой жизни – в ранние сумерки. В будущем этого юноши Фанни вообразить себя не могла. «Он – мой последний, – думала она, и от этих слов веяло холодом убежденности. – Шестое чувство говорит: последний. Да и Байлз был прав – дни любви прошли для меня безвозвратно».
На прощание Фанни протянула Дуайту руку и сказала:
– Не переживай: с кем не бывает…
Опять не те слова. Дуайт вполне мог прочесть в них отталкивающее великодушие, или вообразить, что эпизод сойдет ему с рук, поскольку Фанни рассчитывает на продолжение отношений, или решить, что он Фанни безразличен – был и есть.
Нет, все не так. Лучше было бы проститься вообще без слов.
Из расписания, купленного на вокзале, Фанни узнала, что следующий поезд до Паддингтона отходит через час с лишним, и решила выждать это время в отельчике – там одна-единственная старая леди, а кафе при крупных отелях сейчас переполнены. Старая леди больше не внушала отрицательных эмоций, наоборот: Фанни надеялась успокоиться в ее обществе, перенестись на двадцать лет вперед (когда сегодняшний казус станет делом давним, прошлым, почти забудется, ну, или по крайней мере будет вспоминаться с улыбкой).
Однако, пока Фанни шла к отельчику (сумрак сгущался, в руке был зажат листок – расписание поездов), ей вдруг подумалось: зачем ждать целых двадцать лет? Почему бы не улыбнуться прямо сейчас? Столь часто она посмеивалась над собой – так не лучше ли изъять этот нелепый случай из памяти проверенным средством – старым добрым смешком?
«Не трави себе душу, Фанни», – остерегла одна половина сознания.
«А я и не травлю», – парировала другая.
Тем не менее Фанни душу травила. Ее обманули. Дурой выставили. Она пережила кошмарнейшее изо всех возможных унижений; ей словно швырнули в лицо пригоршню пыли, да не простой, а приберегаемой для таких женщин, как она: что в зрелые годы позволяют себе романтическую близость с юношами. Притом у некоторых есть хотя бы оправдание – физиология: их, несчастных, снедает не по годам мощное любовное томление. Фанни же снедало тщеславие, и только оно: даже увядая, она была обуреваема желанием чувствовать прежнюю власть, снова и снова убеждаться в неотразимости чар своей красоты.
Зачем вообще она, Фанни, понадобилась Дуайту? Ему-то что была за корысть? Очень просто, хотя сама догадка способна сразить наповал: да, конечно, Дуайт (несмотря на молодость, готовый продукт американской культуры) пользовался Фанни как пропуском в высшее общество. В ее доме он мог встретить – и встретил – всех, кого считал нужными людьми. Фанни рассчитывалась за преданность тем, что обеспечивала Дуайту головокружительные знакомства. С ее помощью Дуайт стал настоящим светским львом, а в ответ он, бедный малыш, тужился, пыжился, измышлял все новые пышные эпитеты! Фанни принимала их за чистую монету. Панегирики ее утомляли, однако она верила каждому слову. Был случай: Дуайт сидел у ее ног, а она, запустив пальцы в шевелюру, гладила его и утешала (она! его!), потому что он выдал: не знаю, мол, не представляю, как бы жил без милой Фанни. Она и это скушала. Впечатляющая всеядность, поразительный аппетит. А сколько раз – и как! – Фанни развлекала Дуайта…