Клод плелся в хвосте шествия, направлявшегося к летательному аппарату, и в душе молил Бога, чтобы Фелиция поскорее от него отстала. Она снова была в своей черной хоккейной форме, заново отреставрированной подручными Каваи, и горела нетерпением вступить в войну.
– Ну я же совсем мало места занимаю! Клянусь быть тише воды, ниже травы! Позволь мне полететь с вами, Клод! Не могу я здесь оставаться, как ты не поймешь?
– Если Велтейн засечет машину, тебя собьют вместе с нами.
– Ну и пусть! Но в случае удачи вы меня выбросите у стен Финии, где-нибудь возле бреши в стене. И я пройду туда со второй волной фирвулагов! Ну пожалуйста, Клод!
– К этому времени нас наверняка заметят. Приземляться было бы равносильно самоубийству – а оно пока не входит в наши с мадам планы. Финия – только начало борьбы. А у Ричарда теперь тоже есть смысл в жизни.
Первобытные уже сворачивали маскировочные сетки. В сумраке колыхались огоньки свечей – это Амери освящала птицу.
– Я бы помогла тебе управиться с Копьем, – настаивала Фелиция. – Ведь ты можешь и не совладать с такой махиной. Ей-Богу, я вам пригожусь!
Она ухватилась за лацканы его мохнатой куртки, он резко остановился и взял ее за плечи.
– Послушай меня, девочка. Ричард совсем измучен. Он не спал больше суток и сходит с ума от тревоги за Марту. Даже после переливания крови Амери считает, что ее шансы пятьдесят на пятьдесят. Ричарду предстоит вести экзотическую машину с двумя старыми развалинами на борту, а на хвосте у него будущее всего человечества. По-моему, ты в курсе, как он к тебе относится… Если ты в полете будешь мозолить ему глаза, это может стать последней каплей. Сейчас ты обещаешь держать себя в руках, но я-то знаю: как только запахнет жареным, тебе удержу нет. В общем, останешься тут – и весь сказ. Вот закончим бомбить, вернемся, если повезет, тогда сделаем еще один рейс. Обещаю, если все будет хорошо, мы доставим тебя на битву еще до начала массированного удара.
– Клод… Клод… – Ее глаза выглядывали из прорези шлема, и разум в них мешался с паникой, яростью и другими потусторонними эмоциями.
Клод молчал, понимая, что от нее можно всего ожидать: к примеру, одним ударом вышибет из него дух и полетит сама. Но он был так измучен, что уже не мог трястись за свою шкуру. У Фелиции действительно было такое желание, но умом она понимала, что старик заслуживает лучшей участи.
– Ох, Клод! – сверкающие карие глаза скрылись под темными ресницами. По фарфоровым щекам побежали слезы. Она резко повернулась, так что зеленые перья на шлеме встали дыбом, и кинулась к дому Анжелики.
Палеонтолог перевел дух.
– Жди нас! – крикнул он ей вслед и поспешил догонять остальных.
Огромная птица медленно выползла из укрытия. Едва она очутилась на ровной площадке, как взмыла в предрассветное небо фиолетовой искрой из невидимой трубы, молниеносным безынерционным рывком набрав высоту в пять тысяч метров. Анжелика Гудериан стояла возле Ричарда, вцепившись одной рукой в спинку кресла, другой в золотой торквес. Ричард переоделся в свой космический комбинезон.
– Вы прикрыли нас, мадам? – спросил он.
– Да, – еле слышно отозвалась француженка. (С момента их относительно благополучного возвращения она почти не открывала рта.)
– Клод! Готов?
– Жду команды, сынок.
– Выходим на цель.
Через секунду крышка люка бесшумно отодвинулась. Они нависли над россыпью микроскопических алмазов, по форме напоминающей головастика, чей хвост увяз в Рейне.
– Так она, стало быть, на Кайзерштуле! – сказал Клод, обращаясь к самому себе.
Головастик разрастался, звездная дымка превращалась в отдельные мерцающие огни, по мере того как машина снижалась. Наконец она зависла метрах в двухстах над самым высоким зданием города тану.
– Ну, давай, – сказал Ричард, – угости их!
Клод направил Копье и взял на прицел линию огненных точек, что отмечала крепостную стену, обращенную к Рейну. Где-то там, в серых сумерках, пряталась флотилия фирвулаговых судов, перевозившая войска людей и гуманоидов.
Аккуратно, старик! Гляди не свари в реке собственный народ! Он откинул затвор. Так, вон туда. Нажимай вторую кнопку. Из люка беззвучно вырвалась зеленовато-белая полоска.
Внизу расцвел оранжевый цветок, но линия огненных точек осталась неразрывной.
– Сучье вымя! – прошипел Ричард. – Мазила! Бери выше.
Не теряя спокойствия, Клод снова прицелился и нажал кнопку. На этот раз вместо вспышки оранжевого огня появилось приглушенно-красное сияние. Оно поглотило дюжину светящихся точек.
– Во! Самое оно! – обрадовался пират. – Давай еще раз, старый черт! Прицел один-восемьдесят! Бей теперь в задние ворота!
Машина развернулась на вертикальной оси, и Клод прицелился в точку где-то возле хвоста головастика. Выстрелил: перелет! Еще удар – и опять промах: недолет!
– Да быстрей же, черт тебя! – взвыл Ричард.
Третий выстрел точно поразил стену, втоптал ее в дорогу, идущую от подножия потухшего Кайзерштульского вулкана.
Мадам застонала. Клод почувствовал себя так, будто в его внутренности вгрызся дракон.
– Что, настигают? – окликнул Ричард. – Держитесь, мадам! Ну, давай же, Клод, заканчивай! Бог с ним с центром – летим прямо к шахте!
Старик развернул Копье, руки стали почему-то липкими и скользили по стволу. Изношенные мышцы свело судорогой, когда он пытался навести оружие на небольшое голубоватое созвездие, которое светилось над выработками бария.
– Ричард! Метров триста южнее!
– Угу, – отозвался пират. В мгновение ока машина переместилась. – Так лучше?
– Стоп!.. Лучше! Я почти ее сделал. Сразу бы так. А теперь у меня осталась только одна обойма.
– Merde alors. note 43
Старуха отлетела от кресла, ударившись в правую переборку. Прижав кулаки к вискам, начала визжать. Клод еще не слышал от человека таких звуков, такой квинтэссенции тревоги, страха, отчаяния.
В то же мгновение по левому борту машины что-то вспыхнуло, засветилось неоново-красным светом и приняло очертания конного рыцаря.
– О Боже! – бесцветным голосом проговорил Ричард.
Визг мадам оборвался, и она без чувств повалилась на пол.
– Сколько их? – спросил Клод. Он изо всех сил сдерживал дрожь в руках, наводя Копье, и молился, чтобы проклятое старое тело не подвело его в последний момент. Ведь он уже почти все сделал, почти…
– Кажется, двадцать два – Спокойный голос Ричарда донесся точно из дальней дали. – Весь Высокий Стол окружил нас, точно индейцы-сиу – почтовый поезд. Все алые, кроме вожака, он же по цвету напоминает цианистый калий. Берегись!
Бело-голубая фигура маячила в воздухе прямо под открытым люком. Всадник выхватил стеклянный меч и поднял его кверху. Три шаровые молнии сорвались с острия и медленно проникли в открытый люк. Клод попятился вместе с Копьем, огненные шары влетели в салон, где тут же воспламенили обшивку, распространяя удушливый аромат озона.
– Стреляй! – кричал Ричард. – Бога ради, стреляй!
Клод глубоко вздохнул.
– Потише, сынок, – сказал он и надавил пятую кнопку Луганнова Копья, как только в стеклышке прицела возникло скопление голубоватых огней.
Изумрудный луч полетел к земным россыпям. Там, куда он ударил, скалы побелели, пожелтели, потом стали оранжевыми, ярко-пурпурными; их очертания походили на морскую звезду с огненными щупальцами. Клод упал на бок, Копье с глухим стуком шмякнулось об пол. Люк начал закрываться.
Шаровые молнии подпрыгивали и трещали. Старик почувствовал, как одна ударила ему в спину, прокатилась по всему хребту от ягодиц до загривка. Салон машины наполнился дымом и запахом паленого мяса. Клод, созерцая картину словно со стороны, отмечал и смешение звуков: шипение, с каким оставшиеся шары поразили свою цель, проклятия, высокий надрывный вопль Ричарда, всхлипы Анжелики, подползавшей к нему по дымящемуся полу, чье-то назойливо ритмичное дыхание.
– Убери ее от меня! – голосил пират. – Я ничего не вижу! Мы не сможем сесть! О-о, черт, не-ет!
Вибрация: треск и медленный крен машины. Клод почувствовал свежее дуновение (и как она умудрилась опалить всю спину?), люк открылся. Странно угловатая травянистая поверхность в серой дымке утра. Ричард ругался и плакал. Мадам не издавала ни звука. В люк просовывались головы – тоже в каком-то наклонном ракурсе. Среди голосов слышались жалобные причитания неразумного ребенка – старика Каваи, знакомый голос Амери: «Тихонько, тихонько», разрывающий воздух, точно удары хлыста, мат Фелиции, когда кто-то предостерег ее, что она испортит себе весь доспех.