34) В одиннадцатое консульство царя Онория, когда Константин был консулом вместе с ним, во второй раз, совершено бракосочетание Плакидии с Константием (417 г. от Р. X., 15 Инд., 23 Гонория). Она долго отказывалась от брака, и это заставило Константия гневаться на ее прислужников. Наконец в самый день вступления его в консульство царь и брат ее Онорий, взяв ее за руку, против воли предали в руки Константию. Брак был празднован блистательнейшим образом. Плакидия родила от Константия дочь, которая названа Онорией, потом и сына, нареченного Валентинианом, который еще при жизни Онория был пожалован в новелиссимы. Плакидия вынудила это у брата. По смерти царя и по низложении Иоанна, похитителя верховной власти, Валентиниан возведен на римский престол. Константий правил царством вместе с Онорием, который сам возвел его на престол, но почти против воли. Плакидия объявлена августой братом и мужем. Возведение Константия на престол объявлено царствовавшему на востоке племяннику Онория, Феодосию, но оно не было принято. Константий занемог; он жалел о том что принял царское достоинство, потому что не имел по-прежнему свободы выезжать и ходить как и куда вздумается и ему, как царю, не было уже позволено забавляться играми, как он имел привычку (421 по Р. X., Инд. 4, Гонория 27). Он царствовал семь месяцев, как это и во сне было ему предсказано: «Шесть уже кончились, настает седьмой». Он умер колотьями в боку. Вместе с ним замер и гнев царя и желание вести войну против востока за то, что там не хотели признать возведение Константия на престол.
35) По смерти князя готфского Валии Февдерих наследовал его власть.
36) Сочинитель много претерпел на море и едва спас свою жизнь. Он пишет диковинки о звезде, с тяжестью спустившейся на мачту судна, так что мореходцы были в опасности утонуть. Моряки называют это явление Уранией[283]. Сочинитель говорит и о попугае, который находился при нем двадцать лет и не оставлял без подражания почти ничего из того, что делается людьми. Он плясал, пел, называл людей по имени и так далее.
37) Историк пишет, что во время пребывания своего в Фивах и в Сиине для обозрения тех мест князья и прорицатели живущих при Талмии варваров, то есть влеммиев, желали с ним сойтись, побужденные к тому молвой о нем. Они взяли меня, говорит он, и увели до Талмия (Талмида), для того чтобы я обозрел и те места, отстоящие от Фил на пять дней дороги, до города, называемого Прима, который был прежде первым городом Фиваиды со стороны области варваров[284]. По сей причине римлянами назван он словом «прима», что значит первая; он называется так и ныне, хотя давно уже занят варварами вместе с четырьмя другими городами: Финиконом, Хиридом, Фапидом и Талмием (Талмидом). В этих местах, говорит он, есть изумрудные руды, откуда цари египетские имели изумруды в изобилии. Прорицатели варваров, говорит он, советовали мне осмотреть и рудники, но этого я не мог сделать без царского повеления.
38) Историк пишет диковинки о каком-то Ливании, который был родом из Азии и прибыл в Равенну в царствование Онория и Константия (421 г. по Р. X., 4 Инд., 27 Гонория). Он был весьма сведущ в таинствах. Он обещал действовать против варваров и без военной силы. Потом, когда он доказал на опыте свою силу и когда слух о нем так распространился, что дошел до царицы Плакидии, то сей чудодей был убит. Плакидия, говорит историк, грозила Константию разводом, если бы остался в живых Ливаний, колдун и неверный.
39) Константий был родом иллириец, из дакийского города Наиса[285]. Со времен Феодосия Великого он участвовал во многих походах и наконец, как было сказано, возведен и на престол. Он был человек хороший и не поддавался корысти до женитьбы своей с Плакидией (421 по Р. X.). Но сочетавшись с ней, он пристрастился к деньгам. По смерти его жалобы людей, обиженных им деньгами, стекались в Равенну со всех сторон; но легкомыслие Онория, говорит Олимпиодор, и тесная связь с ним Плакидии делали все просьбы ничтожными и ослабляли силу закона.
283
Дюканж полагает, что, по этому известию Олимпиодора, Уранией — ουρανιά — матросы называли тот самый метеор, который французские моряки называют теперь le feu saint-Elme (Ducangii Append. altera. Glos. P. 211). Полнейший изо всех существующих греческих словарей Thesaurus linguae Graecae последнего издания, парижского, выписывает это объяснение из Дюканжа, ничего не прибавляя и ничего не убавляя (слово ’Ουρανία). Известно из рассказов моряков и из наблюдений метеорологов, что feu saint-Elme, или огненные шары, не жгутся; огонек, например, держится на кончике флюгарки, снимут флюгарку — он привяжется к концу мачты. Тем менее можно допустить, чтобы это пламя могло с тяжестью налечь на мачту, так что судно чуть не утонуло. Вот почему Лаббэ не хотел допустить, чтобы грозное явление, описанное Олимпиодором, было то самое, которое испанские моряки называют san Telmo, французские — le feu Saint Elme или sainte Hélène, а древние называли Castor et Pollux и которое не гнетет собою мачт. Фотий, как человек просвещенный, не мог также признать справедливость рассказа, почему и говорит об авторе, что он τερατολογεΐ (пишет диковинки). Но если мы сравним этот рассказ с рассказами нынешних греческих моряков, то найдем средство отделить то, что видел Олимпиодор, от того, что ему показалось. Все моряки знают, что это пламя не жжется; возьмешь его и бросишь с конца мачты — он приклеится, прицепится к концу другой (τ πέρνεις κα τ πετς π τν κρη τοΰ καταρτιοΰ, ατ κολλ ς τ λλο τ κατάρτι. δέν καίει, εναι σν μΰξες, τίποτε δν εναι). У них есть, однако ж, поверье, что эти явления, которые они зовут τ τελώνια, не иное что, как нечистые духи, что гроза их преследует, поражает, убивает, а вместе с тем, спускаясь вниз по мачте, пробивает и судно, а подчас убивает и людей. Вот почему они боятся τ τελώνια — не как физического явления, а как нечистого духа, призывающего на себя и на людей за их грехи кару небесную. Метеорология утверждает, что огненные шары, как и грозы, суть явления электрические, потому и случается, что они происходят в одно и то же время. Соображая все сказанное, мы полагаем, что Олимпиодор действительно увидал огненный шар или звезду, которая прицепилась к концу мачты и которую матросы называли ορανία — вот правда в его рассказе. Далее, увидев смятенье матросов, которые, быть может, ждали грозы, почувствовав усиливающееся волнение моря, он со страху вообразил, что и самая качка судна произошла от метеора — это игра воображения, вследствие которой он τερατολογεΐ.