Я сидел, глядя на размытый свет ламп прачечной через мокрое лобовое стекло, и постепенно понимал, что от этой песни мне неуютно, но она мне нравится. Она показывала мне мир, который я не знал, противоположный тому, где я жил сейчас, и который я ненавидел. Ненавидел бедность, сигаретный дым, наркотики, стыд, одиночество. А Дайана Росс обещала мне, что где-то есть мир, не запятнанный грустью и обреченностью. Другой мир – чувственный, механистический, гипнотический. И чистый.
Сидя в маминой «Шеви-Веге», я представлял блестящий город, находящийся на расстоянии целой жизни от этой парковки. Я видел, как люди уверенным шагом идут по этому блестящему городу, проходят мимо зданий с гигантскими стеклянными окнами, выходящими на диско-клубы и космопорты. Когда зазвучала лихорадочная диско-концовка Love Hangover, я представил, как люди танцуют, одетые в белое и похожие на роботов-ангелов.
Песня закончилась. Я выключил радио, вышел из машины под дождь и посмотрел вдоль парковки, тянувшейся до самой реки и пустой, за исключением тающего снега и луж. Через зеркальное стекло я снова увидел, как мама курит и складывает одежду, и почему-то даже не расстроился. Жизнь не ограничивалась только этим холодным, унылым торговым центром. Зернышко попало на благодатную почву и тайком проникло куда-то в мою ДНК. Диско-песня на AM-радио подарила мне лучик надежды: когда-нибудь я покину этот мертвый пригород и найду город, в котором смогу забраться в самое чрево. Чревом будет дискотека, куда меня впустят и дадут послушать футуристическую музыку. Я представил себе, как открою двери диско-клуба на вершине самого высокого здания в мире, и тысяча человек поприветствует меня, улыбаясь.
Часть первая
Грязная мекка, 1989–1990
Глава первая
Сто квадратных футов
В семь часов утра петухи наконец-то заткнулись.
Вокруг заброшенной фабрики в миле от станции Стэмфорд, где я жил, часто повторялись четыре характерных звука.
1. Выстрелы. Торговцы крэком регулярно устраивали перестрелки, обычно – после захода солнца.
2. Церковные песнопения из колонок. Каждые выходные местные отделения доминиканской и ямайской церквей ставили неподалеку большие проповеднические шатры, пытаясь таким образом прогнать торговцев крэком.
3. Public Enemy. Или EMPD. Или Роб Бейс и диджей И-Зи Рок. Каждые пятнадцать минут мимо проезжала машина, из которой гремели песни Fight the Power или It Takes Two на такой громкости, что у меня тостер вибрировал.
4. Петухи. Все жители улицы напротив заброшенной фабрики держали на задних дворах петухов. Они начинали кукарекать где-то в четыре тридцать утра – как раз тогда, когда я пытался уснуть. Я держал рядом с кроватью старый радиоприемник и, когда мне нужно было поспать, настраивал его на частоту, где не было станции. Шипение помех едва-едва заглушало рассветные стаккато петухов, страдавших от переизбытка тестостерона с той стороны улицы.
Я переехал на этот заброшенный завод два года тому назад, и мне там очень нравилось. В девятнадцатом веке это была огромная фабрика скобяных изделий, состоявшая из двадцати или тридцати гигантских кирпичных зданий. Теперь же, в восемьдесят девятом, она превратилась в темную огромную массу в районе, славившемся самым большим количеством убийств во всей Новой Англии. Лет десять назад какой-то застройщик выкупил весь комплекс, окружил его забором и нанял охранников, чтобы присматривали за ним.
Некоторые охранники обеспечивали себе прибавку к зарплате, собирая по 50 долларов в месяц с разных странных личностей и разрешая им за это тайком жить или работать на заброшенной фабрике. Я зарабатывал около 5000 долларов в год, так что вполне мог позволить себе такую «арендную плату». Моя комнатка была маленькой, зажатой между киностудией по производству гей-порно и мастерской какого-то художника, но она была моей и только моей: сто квадратных футов[1] заброшенной фабрики, где я мог жить и работать, пока охранники брали свои 50 долларов в месяц и притворялись, что меня нет.
Моя комнатка была маленькой, зажатой между киностудией по производству гей-порно и мастерской какого-то художника, но она была моей и только моей: сто квадратных футов заброшенной фабрики, где я мог жить и работать, пока охранники брали свои 50 долларов в месяц и притворялись, что меня нет.
Стены я построил из выброшенной кем-то фанеры, которую мы с моим другом Полом нашли в мусорном контейнере. Мы с Полом вместе ходили в Дариенскую среднюю школу, где сдружились на почве любви к научной фантастике, а также того, что мы были единственными бедными детьми в Дариене, штат Коннектикут. Стены моего жилища в сто квадратных футов очень напоминали коричневое деревянное стеганое одеяло, а в летнюю жару они воняли так же, как мусорный бак, где мы их нашли. Еще у моего пространства была прекрасная прочная дверь, которую мы спасли из заброшенного дома близ Седьмого шоссе в Норуоке, а пол покрывал толстый, красивый ковер цвета слоновой кости, который я взял из гаража родителей друга. Разрешения я на это не просил, но уверял себя, что ничего страшного в этом нет, потому что если они когда-нибудь заметят пропажу, я тут же верну его обратно. Ковер я вообще не чистил, но он, как ни удивительно, выглядел совершенно нетронутым.