С этой точки зрения ситуация Моцарта может показаться нам не совсем ясной, если понимать его отношение к придворному обществу как чисто негативное, как неприятие этого общества, что часто встречается в немецкой буржуазной литературе второй половины XVIII века[22]. Его личный бунт против унижений и ограничений, которым он подвергался в придворных кругах, как соискатель должности или как слуга, имеет на первый взгляд много общего с мятежным духом, который нашел выражение в основном в неавстрийских областях Германской империи того времени, в гуманистической литературе, ориентированной на такие понятия, как «образование» и «культура». Как и буржуазные пионеры этого философского и литературного движения, Моцарт настаивал на своем человеческом достоинстве, которое полагалось ему независимо от социального происхождения и положения в обществе. В отличие от отца он в глубине души никогда не принимал свое положение человека низшего ранга. Он так и не смирился с тем, что на него и на его музыку взирали сверху вниз.
Но горечь и обида на аристократов, которые заставляли его чувствовать, что он в конечном счете является лишь подчиненным, своего рода старшим по развлечениям, у Моцарта лишь в самой малой степени оправдывались общими принципами; в обоснование их он не ссылался на какую-либо универсальную идеологию человечества. Отсутствие интереса к подобным идеалам также отличает его от Бетховена — не только в смысле индивидуального отличия, но и одновременно в смысле разницы поколений. Ощущение себя ровней и притязание на то, чтобы к нему относились как к ровне, основывалось у Моцарта, насколько можно судить, прежде всего на его музыке, то есть на работе и достижениях. Их высокую ценность, а значит, и свою собственную ценность он осознавал с ранних лет. Его негативные чувства и бунт против аристократов, относившихся к нему пренебрежительно, были лишь одной стороной медали. По-настоящему понять жизнь и творчество Моцарта невозможно, пока мы не осознаем, насколько неоднозначным было его отношение к придворному обществу.
В определенной степени эмоциональная двойственность Моцарта проявлялась и по отношению к отцу. Но здесь стремление вырваться на свободу — при всех заверениях в покорности и привязанности — взяло верх совершенно безоговорочно. Поведение Моцарта говорит о том, что постепенно он начинал относиться к отцу все хуже, хотя совесть никогда не позволяла ему полностью отказаться от позиции преданного сына.
В отношениях Моцарта с правящим слоем, с которым он должен был общаться как человек буржуазного, то есть низшего, происхождения, положительная сторона его двойственных чувств всегда была, вероятно, сильнее, чем в отношениях с отцом. Это не является чем-то необычным в контексте отношений между человеком состоявшимся, достигшим положения в обществе, и аутсайдером[23] — а именно с такими отношениями мы и имеем дело в данном случае. Частный случай и тут имеет определенное парадигматическое значение.
Как и многие люди, оказавшиеся в положении аутсайдера, Моцарт страдал от унижений со стороны придворных вельмож, и возмущался ими. Но наряду с отвращением к социально высшему слою существовали и сильные позитивные чувства к нему: он жаждал признания именно этих людей, хотел, чтобы они считали его ровней себе и обращались с ним как с равным в силу его музыкальных достижений. Эта двойственность выражалась, в частности, в том, что Моцарт категорически отказался служить своему работодателю-придворному и одновременно стремился в качестве независимого человека, «свободного художника», завоевать расположение венских аристократов.
Подобные чувства и позиция являются примером фигурации, которую нередко можно наблюдать в определенном типе отношений между людьми, добившимися успеха, и аутсайдерами. Человек, находящийся на позиции аутсайдера по отношению к определенной группе людей с высоким и прочным положением, но считающий себя в силу своих личных достижений, а иногда и богатства равным им или даже стоящим выше их по достоинству, часто с ожесточением противостоит унижениям, которым те его подвергают, и может ясно видеть их человеческие слабости, но до тех пор, пока их власть остается непоколебимой, эти люди и их канон поведения и чувствования могут тем не менее обладать для аутсайдера большой притягательностью. Часто его самое большое желание — быть признанным как равный среди равных той конкретной группой истеблишмента, которая так откровенно считает его стоящим ниже себя и соответственно с ним обращается. Тот факт, что желания людей, находящихся в положении аутсайдеров, так своеобразно сосредоточены на признании и принятии их истеблишментом, приводит к тому, что их поведение оказывается направлено исключительно к этой цели как к имеющей центральное значение для наполнения их жизни смыслом. Признание и уважение со стороны кого бы то ни было другого или какой-либо иной успех не имеют с точки зрения их жажды осмысленности такого веса, как признание и уважение того единственного круга, в котором они считаются нижестоящими аутсайдерами, как успех у местного истеблишмента. Именно его в конечном счете Моцарту так и не суждено было испытать.
22
Не совсем бесполезно указать на это различие. Ведь если задуматься, то одной из самых удивительных особенностей 70‐х и 80‐х годов XVIII века в Германии было то, что два мира, в которых жил Моцарт, — придворно-буржуазный и придворно-аристократический — были, насколько можно судить, практически не затронуты великой волной немецкого литературного и философского движения, поднявшегося в то время. В 1770‐х годах, когда многие молодые немцы предавались волнениям «Бури и натиска» («Гетц фон Герлихинген» Гёте написан в 1773 году, «Буря и натиск» Клингера — в 1774‐м, «Гофмейстер» Ленца в 1776‐м, «Солдаты» — в 1778‐м), молодой Моцарт добился успеха, особенно в Италии, а затем и в Германии с операми в традиционном стиле
23
О теории таких отношений см.: