Но все эти усилия не принесли чаемого результата. Военные, которые в то время определяли политический курс государства, хотели иметь больше будущих призывников и отправляли умирать нынешних. Все больше юношей и мужчин уходили в армию, все больше девушек и женщин оставались без брачных партнеров, развернувшаяся в стране пропаганда вступления в брак с инвалидами войны имела ограниченный успех. Отправленным на побывку домой солдатам командиры настоятельно советовали успеть за время отпуска вступить в брак, но получалось это далеко не у всех.
Все больше женщин занимали место мужчин на производстве. Обязанности по уходу за уже имевшимися детьми тоже никто не отменял — а количество яслей и детских садов было явно недостаточным. Японки оказались в трудном положении — им предлагалось больше рожать и больше работать.
Военные нужды диктовали потребность в развитии промышленности, военное время характеризуется дальнейшей индустриализацией, так что в 1944 году развернулась пропаганда, призывавшая женщин относиться к работе не как к временному занятию, целью которого является пополнение семейного бюджета, а как к “служению империи”. В том же самом 1944-м, когда японцы все еще надеялись достичь перелома в ходе войны, всерьез обсуждалось развертывание кампании под лозунгом “Ради победы на производственном фронте откажемся от заключения браков в этом году!”. Программа по повышению рождаемости перерастала в свою противоположность.
В результате, непосредственно после принятия программы уровень рождаемости несколько повысился, но затем тяготы войны сыграли свою роль, рождаемость резко упала, а смертность так же резко возросла (во время войны погибли около трех миллионов японцев). К этому времени государство окончательно национализировало тело японца и поступало с ним по своему произволу. К концу мировой войны в армию были мобилизованы около 7 миллионов трудоспособных мужчин, что вызвало нехватку рабочих рук. 7 миллионов — это чуть меньше одной десятой населения тогдашней Японии. В процентном отношении это значительно превышает долю самураев в токугавской Японии с доминированием в ней воинского сословия (приблизительно 1,3 %).
Невозможность решить реальные проблемы приводила ко все более частому отрицанию всего материального. С самых разных сторон раздавались утверждения, что достоинства японца состоят прежде всего в его духе, жертвенности, готовности к смерти. Предназначение человека состоит в том, чтобы отдаться служению и жертвовать своими эгоистическими интересами ради родины, государства, императора. Этот “жертвенный дискурс” был настолько внедрен в сознание, что распространялся даже на животных и растения. Некий молодой человек написал письмо в газету с вопросом: как следует вести себя, если ему по нравственным причинам претит есть рыбу и птицу? Газета отвечала: поскольку даже растения обладают душой, то, если быть последовательным, автору письма следует отказаться от любой пищи и умереть. Однако предназначением всего сущего в этом мире является принесение себя в жертву, а потому и животные, и растения, и человек должны неукоснительно следовать этому принципу[10]. В военной практике это приводило к осознанию желательности добровольно-обязательной смерти. Летчики-камикадзе являются наиболее концентрированным выражением такого отношения к жизни.
Тоталитарное государство позиционировало себя как одну большую семью. Во главе ее стоял император, именовавший себя “отцом и матерью” в одном лице. Он был жизнедавцем, без которого невозможно бытие любого другого японца. Этот император официально называл своих подданных “младенцами”. В обычной “человеческой” японской семье отец тоже пользовался непререкаемым авторитетом и распоряжался телами своих домочадцев, но его дети мужского пола со временем тоже становились главами семей. Таким образом, японская семья обеспечивала определенные возможности для вертикальной возрастной мобильности (по крайней мере, для мужской ее части). Что касается “семейной” (псевдосемейной) схемы, предлагаемой государством, то она вертикальной мобильности была лишена — “младенец” до самой своей смерти остается таковым, то есть существом зависимым, лишенным самостоятельности и, в сущности, неполноценным. Этот конструкт давал “законные” права государству, персонифицированному в фигуре императора, распоряжаться телами своих подданных.
10