Но нам не везло. Мы плавали около берегов Гренландии уже две недели, а не видели ни одного кита. Наконец, однажды капитан усмотрел далеко на горизонте высокий фонтан поднявшейся воды. Это был кит.
Капитан отдал приказ готовить шлюпки. Вскоре он сам, я и восемь человек матросов были уже в шлюпке, и на веслах отправились по направлению к замеченному киту.
Мы все, кроме гарпунщика, сидели на веслах и усиленно гребли. Гарпунщик зорко всматривался вперед. Иногда он давал знак не работать веслами, чтобы не обратить внимания кита. К киту можно приблизиться только спереди. Его маленькие глазки, посаженные по бокам огромной головы, не могут видеть, что происходит впереди, — у самого, можно сказать, носа.
Можно, конечно, под'ехать также и сзади, но кит, почуявший опасность, может ударом своего могучего хвоста или сразу потопить лодку, или залить ее.
Такой случай, по словам капитана, был в прошлое плавание. Шлюпка с шестью охотниками, неосторожно приблизившаяся к киту, была буквально брошена в воздух могучим ударом тела животного, и только сравнительная близость корабля спасла попадавших в воду матросов, кроме рулевого, оглушенного ударом и пошедшего без сознания ко дну.
Поэтому обычно китобои стараются приблизиться к киту с головы, между глаз, и, подойдя к нему на довольное близкое расстояние, бросают в него острый гарпун.
Мы сидели молча, держа наготове весла и не спуская глаз с гарпунщика. Вдруг его глаза засверкали, лицо оживилось, и он громко крикнул:
— Вперед ребята! Греби сильней!
Мы налегли на весла. Лодка дрогнула. Раздался выстрел маленькой пушки, к которой был прикреплен гарпун, и стальная тяжелая стрела прорезала воздух. Вслед за этим быстро-быстро зашевелился сложенный петлями на дне лодки канат, к которому был привязан гарпун. Канат стал уходить за борт в воду.
Мы стали повертывать лодку в об-ратную сторону. От'ехав на некоторое расстояние, остановились.
Только теперь мы могли посмо-треть, что делается впереди. Перед нами расстилалась гладкая поверх-ность моря. Никакого кита не было видно. Только в нескольких десятках метров от шлюпки на море виднелось небольшое красное пятно, все более и более расплывавшееся. Это была кровь. Она показывала, что стальной гарпун глубоко вонзился в кита, пробил толстый слой подкожного жира, и раненое животное нырнуло в воду.
Между тем, канат со свистом про-должал развертываться на дне лодки, скользил между наших ног и уходил за борт, словно увлекаемый какой-то невидимой машиной. Кит с гарпуном в теле опускался все глубже и, в то же время, уходил дальше от нашей лодки.
Развертывание каната представля-ет большую опасность. Иногда в –
петлю каната попадает нога неловко ступившего матроса, и человек мгновенно увлекается канатом за борт.
Есть только одно средство спасти несчастного, это — быстро перерезать канат. Но это значит упустить добычу. Кит с отрезанной частью каната и гарпуном уйдет куда-нибудь в сторону и там умрет от потери крови. Но это не входит в расчет китобоев. И поэтому, обычно, когда случается такое несчастье и кто-нибудь из товарищей гибнущего и порыве сострадания быстро выхватывает из кармана свой нож и хочет перерезать канат, гарпунщик грубо кричит:
— Оставь! Для вдовы будет рыба!
Жестокое слово! Но жизнь и охота в полярных морях делает человека бессердечным…
Мы все с сильно бьющимися сердцами продолжали смотреть на расплывающееся пятно крови. Канат развертывался все медленнее и медленнее. Наконец, над водою показалась темная спина кита. Он обессилел от потери крови, но в нем еще достаточно силы, чтобы утопить нашу лодку. Но киты очень редко переходят в нападение.
Через несколько секунд кит снова погрузился в воду, но затем опять поднялся. Он пробовал ударять по воде своим хвостом, но, видимо, силы его уже оставляли, и через несколько минут огромная туша кита уже была безжизненна, и тихо покачивалась на воде.
Мы потащили кита на канате, как на буксире, к пароходу, и вскоре наши матросы таскали на пароход целые пласты китового жира.
За весь промысловый сезон мы убили четырех китов, несколько сот моржей и пяток белых медведей.
Плавание в полярных морях, помимо острых ощущений на охоте, дает множество других переживаний. Прежде всего, вас поражает сплошной день без конца. С апреля месяца около берегов Гренландии солнце лишь едва касается края горизонта, чтобы снова подняться. Оно описывает на
небе полный круг. В конце-концов невольно сбиваешься в счете времени.
Обычное распределение суток нарушается. И часто на корабле завтракают ночью, а ужинают в десять часов утра.
Через несколько недель глаза начинают утомляться от этого постоянного света, и тогда только начинаешь ценить мягкую прелесть сумерек.
Странное, давящее чувство испытываешь здесь: ты — одинок, даже среди многих товарищей, которые, как и ты, оторваны от земли, от миллионов других людей, оставшихся где-то там, в полных жизни городах и деревнях далекого, большого мира… Когда мы охотились за китами, мы не видели несколько месяцев пи одного судна и в течение полугода не знали, что творится на свете.
Плавая по пустынным просторам полярных морей, пробираясь в лабиринте ледяных гор и обширных плавающих ледяных полей, — встречаешь среди пустынных ледяных просторов лишь бесчисленных морских птиц — чаек, гагар, каиров, буревестников и десятки других, которые огромными стаями с шумом перелетают с льдины на льдину.
Нередко вы можете видеть на льдинах медленно пробирающихся белых медведей, охотящихся на моржей и тюленей. Белые медведи в поисках тюленей иногда проходят сотни километров. Мне приходилось наблюдать очень остроумный способ охоты медведей на тюленей.
Медведь отыскивает на льдине большую полынью, усаживается около нее и терпеливо ожидает, когда в воде появится голова тюленя, высунувшаяся из воды, чтобы подышать воздухом.
Медведь замечает место, где поднимается голова тюленя, осторожно подходит к этому месту и снова застывает в ожидании. Как только над водой вновь покажется тюленья голова, медведь ловко обхватывает своими лапами и вытаскивает тюленя на лед, где и пожирает добычу.
Полгода, проведенные мною в полярном море, оставили на мне неизгладимый след. Я прожил эти полгода словно в какой-то зачарованной стране, как будто во сне.
Я уехал в эту необычайную страну неопытным юношей, неуверенным в себе, а вернулся закаленным взрослым человеком, привыкшим к опасностям и суровому образу жизни.
Чистый бодрящий полярный воздух влил в меня новые силы, и я думаю, что значительную долю той энергии которой я обладаю, я получил именно в моем первом плавании на север.
Вместе с здоровьем, я привез на родину и довольно значительную сумму денег — всего около 50 фунтов стерл. (ок. 500 руб.), что для меня составило целое богатство.
Вернувшись осенью 1880 года в родной Эдинбург, я с жаром принялся за свои медицинские науки, без особого труда выдержал весной 1881 г. выпускной экзамен и получил звание лекаря.
Так я начал свою житейскую карьеру.