Вот грызет она хлеб и сало,
А быть может, бабка ее
Нам про Блока бы рассказала,
Про житье его да бытье…
Вот протягиваются нити
Через книжную чешую…
Мам милая, не гоните
Музу бархатную мою!
9 декабря 1927
Мир[67]
Когда в груди слишком большое счастье,
А сила слов слишком невелика,
Мы говорим, что мы хотим обнять
Весь этот мир, суровый и прекрасный.
Был, помню, день, каким-то счастьем полный,
Настала ночь, и вот приснилось мне,
Что я действительно могу обнять
Висящую в пространстве нашу землю.
Ее обуреваемое тело
Я у экватора перехватил,
И тропики, как ленты живота,
Дохнули зноем на мои суставы;
Ее лица — я полюса коснулся,
Но злые полыньи на месте глаз,
Но глетчерный оскал на месте рта
Пропели мне о холоде и смерти…
Когда я никну над горячим телом
Земной сестры, я вижу иногда:
Ее глаза и губы холодны,
Как северные льды родной планеты;
Как северные льды родной планеты,
Ее глаза и губы холодны. —
— Какой прекрасный и суровый мир! —
Кричит титан, разжав кольцо объятий.
Сентябрь 1928
Точка зрения[68]
Путем наблюдений над собственным телом
Закон сновидений открыл я в себе,
Как тысячи лет его открывали,
Как тысячи лет откроют еще:
Ложишься направо — спокойствием веет,
Колышется радуга дивных удач,
Налево ложишься — и сердце бунтует,
И струи кошмара нещадно секут..
Как трудно расстаться с виденьями счастья
Согретому лаской волшебного сна
Для тягостной лямки сознательной жизни,
Для явственной качки с обоих боков!
И как хорошо продираться спросонок,
Еще не поднявши заплаканных век,
Сквозь дебри кошмара к открытым пространствам
Простых огорчений и ясных трудов!
Тревожные волны бездонного бреда
Я с левого бока люблю загребать —
Мне ясно оттуда: действительность лучше,
Какою бы серой она ни была.
Но если бы знал я, что больше не встану,
Что негде спастись от последнего сна,
Последнюю ночь, изменивши привычке,
Я мирно провел бы на правом боку.
Апрель 1928
Косноязычье[69]
Валунами созвучий,
Водопадами строк
Рвется дух мой ревучий
Через горный отрог.
Строг и невыразим ты,
Жесткий мой матерьял:
Несговорчива Мзымта,
Замкнут дымный Дарьял!
И в цепях пораженья,
Напряженно-немой,
Прометеевой тенью
Голос корчится мой;
Тщится косноязычье
Печень-речь мою съесть. —
Это — коршунья, сычья,
Олимпийская месть.
На альпийские травы
И на глетчерный лед
Крутоклювой расправы
Молчаливый полет!
Август 1928
Стиль «a la brasse»[70]
Не опасна мне жадная заводь,
Не обидна свобода светил:
Липкий гад научил меня плавать,
Плавный коршун летать научил!
Нет, недаром лягушечью силу
И расчётливость хилой змеи
Унесли в торфяную могилу
Заповедные предки мои…
У запруды, в канун полнолунья
Я шагнул и квакунью спугнул
И к бугру, где нырнула плавунья,
Удивлённую шею пригнул. —
Я учился: я видел: рябая
Округлилась вода чертежом,
И, как циркуль, к луне выгребая,
Мудрый гад мой поплыл нагишом.
Ах! заманчиво влажное ложе,
И конечности дрожью полны,
Будто я земноводное тоже,
Тоже блудный потомок волны.
Над перилами женской купальни
Я размашистой думой нырял
В ту пучину, где пращур мой дальний
Облегчённые жабры ронял;
Я развёл твои руки, подруга,
Окунул и скомандовал «раз!»
Ты на «два!» подтянулась упруго,
А на «три!» поплыла «a la brasse».
Дорогая! Поздравим природу:
Стала мифом родная среда,
Ты лягушкой покинула воду
И Венерой вернулась туда!
17 августа 1928
Колумбы любви[71]
В любовной мальчишеской прыти,
Под зыбью девической ткани,
Эпоха великих открытий
Приходит за веком исканий. —
Как чайка, душа прокричала,
И парус напрягся смоленый —
Снимайся с родного причала,
Плыви на охоту, влюбленный!
Он долго мечтает о чуде,
Сомненьем и море объятый,
И первые женские груди
Находит во мгле розоватой. —
Рука приготовлена к бою,
И воском залеплены уши;
Он шарит подзорной трубою
По линиям девственной суши;
Он шарит — и, снова голодный,
Ведет непотребную лодку,
Как остров крутой и бесплодный,
На карте отметив находку…
Но, алчущий взор напрягая,
Он Индию видит в мираже,
Он видит — зарделась, нагая,
И нет ее слаще и краше!
Прибойное кружево руша,
Свергается в пену сорочка,
Открыта последняя суша,
На карте поставлена точка, —
вернуться
69
Косноязычье. Бумеранг. С. 48–49. Машинопись — 43.71.
вернуться
70
Стиль «a la brasse». Бумеранг. С. 39–40; вариант — строфа VI, ст.1: «мокрой» вм. «женской». Автограф — 41.28–20.