Любовь и режим экономии. Анакреонтическая песенка[7]
Эрот наш бог, Наташа:
Он не щадит затрат,
И нам из патронташа
Заимствует заряд.
У маленького волка
(Хоть с виду он — божок) —
Охотничья двустволка
И кожаный мешок.
Забыв о древнем луке
Из благородных жил,
Он точные науки
На бой вооружил.
Как прежде, на заборах
Шпионит бодро он, —
Воспламеняет порох
И жертвует патрон;
Как прежде, обряжает
Семейственный уют, —
Но пули дорожают,
А так их не дают…
Пальбой одноударной
Накладно для мальца
Пронизывать попарно
Влюбленные сердца, —
И вот, боясь урона,
Он злым ружьем своим
Из одного патрона
Стреляет по троим!
В любви нечетной группы
С Одним несчастны Два…
Ах, как бывают глупы
Скупые божества!
21 ноября 1926
Роза и соловей
Снова о розе и о соловье…
Солнце заходит и солнце восходит,
С каждой любовью в моей голове
Старая тема, как новая, бродит.
Внемлет певцу иронический сад,
В пышных руладах солист утопает,
Роза кивает ему невпопад,
Ибо в гармонии не понимает…
Но позабыл он о розе своей —
Муки любви переплавлены в звуки,
В горне сердечном кует соловей
Славную песню кузнечной науки.
Химик чудесный! На наших глазах
Вот он из жалоб восторг выжимает.
Но, к сожалению, в этих садах
Розы и в химии не понимают…
1925
От Елены[8]
От Елены до Алены,
От казачки сердобольной,
Уходил совсем влюбленный,
Но и сильно недовольный.
На змеиную головку
Голова ее похожа,
Вызывающе-неловко
Светит лаковая кожа;
С вежливостью бесполезной,
С мягкостью, почти излишней,
Мне она рукой прелестной
Подает родные вишни…
Ах, Елена, ах, Алена,
Я же знал, куда я лезу,
Я же знал, что раскаленный
Ходит шомпол по обрезу;
Я же знал, что, словно вору,
Мне напомнит про икону
Твой супруг по уговору,
Мой соперник по закону;
Я же знал, что в чинном споре
Не шепну тебе украдкой
О моей сердечной хвори,
Выразительной и краткой!
Оттого такой влюбленный
Я смотрел, как перед хатой
Продирался через клены
Месяц лысый и рогатый…
11 июня 1927
Еще раз[9]
До пяти часов утра,
Под разбитые шарманки,
Развевается чадра
И танцуют басурманки.
Звонкий бубен, черный глаз…
— Вам, горячим. Вам, брызгучим,
«Еще много, много раз»,
Как поется, не прискучим…
Не проездом ли гостят
Жены смуглого султана
И под вывеской «Багдад»
Тешат публику шантана?..
То не ада ль маскарад,
Не русалочий ли омут,
Что горят, да не сгорят,
Что плывут, да не потонут?..
Если правду вам сказать, —
Нами с уличной толкучки
Взяты на ночь поплясать
Три цыганочки-трясучки…
Жег ведь Блока черный глаз!
Льнула к Пушкину зараза!
«Еще много, много раз» —
До решающего раза…
Март 1928
Новогодняя полночь
Как любимая женщина, поднят бокал,
Беспокойная муть новогоднего пая…
Погодите, друзья! В набегающий вал
Погляди, невозвратный, в былом утопая!
Ты же не был никем, умирающий друг,
Ты же прихоть и бред календарной таблицы —
Дикари в пиджаках, мы столпились вокруг,
Мы сожрали тебя, капитан бледнолицый!
Благородный потомок бесчисленных дат!
Мы ломаем твой катер, от старости ветхий, —
Смертной склянкой на скатерти чарки гудят
И, как мертвые чайки, ложатся салфетки…
Кто он будет, преемник неведомый твой?
Океаном вина, как луна, молчаливым,
Он плывет из прихожей — на праздничный вой,
На двенадцатый бой с неизбежным приливом…
1928
Этот путь (хроника)[10]
На юге, на юге,
В Одессе блатной
Остались подруги
Забытые мной;
Остались туманы,
Мальчишеский бред
И сон безымянный
Невиданных лет…
В неслыханном детстве
Рассеялся рев
Поборов и бедствий,
И пьяных боев.
Забыл я бульвары,
И парки, и порт;
Забыл шаровары
Петлюровских орд;
Но помню величье
Призыва «бежим!»
И в бычьем обличьи
Последний нажим —
Он мчался галопом,
Из моря в века,
Пересыпским жлобом
На шее быка;
Я помню неплохо,
Как жег он огнем,
И надпись «Эпоха»
Горела на нем…
Хрипела простуда,
И плакал вокзал,
И голос оттуда
Мне путь указал.
вернуться
9
Еще раз. Машинопись с правкой — 41.18.
вернуться
10
Этот путь. Комсомольская правда. 1927, 15 мая. Машинопись с правкой — 40.1–3 (стр. 2–4), 22 (стр. 1), под загл. «Мой путь».