Молчаливый полет

…Каждый день, в пуховую метель,
Звон матраца вызывал на дело,
Пел трубой и забирался в щель
Острый дух почиющего тела.

По пчелиной трубчатой игле
Кровяную передвинув подать,
Полной колбой клоп скользил во мгле,
Клоп спешил свой груз переработать.

Столько раз согрев и напитав
Красным медом золотую шкуру,
Знал он твердо — и его состав,
И давленье, и температуру.

Но случилось…Нектар стал горяч.
Бог потел, и это было ново.
Хоботочком, как домашний врач,
Клоп всю ночь выстукивал больного.

Продолжалось… Свет не погасал.
Кровь прогоркла. Изменив порядку,
Клоп дежурил, он слегка кусал,
Но не пил, а слушал лихорадку.

Жар осекся — и за пядью пядь
Начал падать, гнев сменив на милость.
Что же с кровью? Клоп не мог понять,
Почему она остановилась…

Он бежал от страшной тишины
И нашел за скважиной замочной,
На кровати мужа и жены,
Брагу тризны и уют полночный. —

Кровь гудела, но была сладка,
Кровь кипела, но не иссякала —
И текла в каналы хоботка,
Как вино венчального бокала…

Очевидец и свершитель треб,
В муках смерти и в пылу зачатий
Ты сосешь благоуханный хлеб
И на нем кладешь свои печати!

Но встают усталые с перин,
Жгут свечу, ругаясь словом скверным,
И шипит гробовый стеарин:
«Dies irae.. Requiem aeternam…»[106]