Я ехал из дому
И бредил Москвой,
Где путь молодому
Окупят с лихвой;
Три ночи сквозь ветер,
Таясь, как дикарь,
Я нюхал, как сеттер,
Махновскую гарь;
Усталый донельзя,
На полке своей
Я думал о рельсе,
Что мчится под ней;
Вагоны летели
На север, во мрак, —
Мне снились метели
И чудился враг;
Со степу родного
Слетались орлы,
Под красной обновой
Ходили хохлы;
Клещами испуга
Хватал переляк,
И белая вьюга
Свистела в кулак —
И снежной собакой
(Как сука — вола),
Слепой забиякой
Дорогу рвала…
Но чаша испита
И нечего ждать —
Дорога забыта!
В Москве — благодать!
Работа. Раздолье.
Советский Нью-Йорк.
В Кремле — Капитолий,
И Форум — восторг!..
Но сделано дело,
Смыкается круг —
Москва надоела,
И тянет на юг…
Со степу родного
Кивают хохлы,
Над красной обновой
Летают орлы.
Мы в перья одеты
И в розовый пух —
О, родина, где ты?
Какая из двух?
С низовий на север,
И с верху на юг —
Протянут конвейер
Взаимных услуг;
Я спутник послушный
Двух разных планет —
Я северо-южный,
И родины нет…
— Женись на южанке,
Женись поскорей —
Сажай ее в санки
Столицы своей;
Держи на ухабах,
Сжимая в руках,
Акации запах
Ловя на снегах;
И, мчась по морозу,
Любовно лелей,
Как милую розу
С родимых полей!
1927
ПОГОДА
Шторм[11]
Эта комната со шторой,
Взмытой в утренний прибой, —
Точно шхуна, над которой
Поднят парус голубой.
Если вымпел — знак отплытий,
То и штора над окном —
Символ ветреных событий
В прытком плаваньи дневном.
Как моряк холстиной гордой
Тянет жребий кораблю, —
Я рукой, со сна нетвердой,
Шнур запутанный креплю,
И под шорох доброй шторы,
В буднях крыш и голубей,
Открываются просторы
Полных штормами зыбей…
16 августа 1927
Розы
Краса туберкулезных роз
В дому обманчива, петушья, —
Они увянут от удушья
В дыму печей и папирос…
Хрусталь, не мучь: на стол пролей
Остатки капель недопитых —
У каждой розы в легком выдох,
У каждой — шепоты скорбей.
И кашель высохших стеблей,
В последней судороге свитых…
1926
Весенние журавли[12]
В журавлином клину
Мне нельзя улететь —
Сердце бьется в плену
О костлявую клеть;
И, едва заскрипят
Журавли над двором, —
Я от шеи до пят
Обрастаю пером.
О, сердечный напев!
Успокойся, усни,
Замолчи, ослабев
От весенней возни!
Не унять кутерьмы, —
И кровавый комок
Белогрудой тюрьмы
Отмыкает замок.
Воля бьет напролом,
Воля любит нажим;
Сердце машет крылом —
И одним, и другим,
И, нежданно-летуч,
Окровавленный мяч
Серокрылых из туч
Вызывает на матч.
Но спортсменскую знать
В перелете на приз
Он не в силах догнать —
Он срывается вниз…
27 мая 1926
Ночная гроза
Как типографию ночную
Люблю грозу безлунной мглы —
Там гром ворочает вручную
Ротационные валы;
И молния, свинец пролив там,
С машинным грохотом, и без,
Печатает арабским шрифтом
На черном бархате небес…
1925
Осень[13]
Осенний галочий разгон…
Я скукой дачной снова мучим,
И снова голосом скрипучим
Ремонта требует балкон.
Вот дуб до глубины корней
Взволнован ветреным порывом;
Вот липа тронута слезливым
Дождем, молящимся над ней!
В романсовой немой тоске,
Подобная экранной даме,
Душа любуется следами
На впечатлительном песке…
11 сентября 1927
Пруд[14]
Как на стынущем свадебном блюде,
На холодном овальном пруду
Берега в оловянной полуде
Ледяную стянули слюду.
И слепящими хлопьями пуха,
В белоледице пенных питей,
Как на стол, невидимка-стряпуха
Облепляет живых лебедей.
4 декабря 1926
Зимний день
У нас — деловита зима.
На севере коротки дни.
С утра уже темны дома,
И целые сутки — огни.
вернуться
11
Штора. Красная новь. 1927. № 12. автограф — 40.45, с посвящением Варваре Вольтман. Машинопись — 40.46. Варвара Васильевна Вольтман-Спасская (1901–1966) — поэтесса.