Другой — Вадька — родился и вырос в городе. Мать и отец «старательно оберегали» его от влияния бабушки, «чтоб не набирался он от нее деревенских речений». Но он, конечно, делает все наоборот. Более того, едет в родные места своих предков. Едва он зашел в один из домов деревни, как «появилась в брючном костюме Ленка — тоненькая длинноногая вологодская Ярославна с иконописным лицом». Вскоре «образовалось застолье, и после первого глотка рябиновой настойки Вадька почувствовал себя своим в этой деревенской компании и, когда пришло время, лихо отплясывал «барыню» с Ярославной, а под вечер вместе со всей молодежью ходил вдоль деревни, пел под гармошку озорные частушки…». Трудно здесь понять автора. И поверить, что этой «развесистой клюквой» он хотел подкрепить и без того ярко выраженное в первых частях книги святое чувство преданности Родине.
Тем не менее мысль о «земле обетованной» показалась чрезвычайно привлекательной и другому дебютанту — Николаю Кузьмину. Герой его повести «Житейское»[3] Павел Бухалов много странствовал по свету, «но нигде, ни в каких причудливых и привольных землях, не находила покоя его отпетая натура, не екало сердце эхом на гостеприимный зов тех земель». Но вот завернул Павел в Карелию, «только песни ради», и вдруг понял, что уезжать отсюда не хочет. Почему так получилось? Что же заставляло его бродить по белу свету, а потом неожиданно почувствовать себя дома в далеком леспромхозовском поселке? К сожалению, автор не дает нам даже намека на объяснение. А жаль. Проблема миграции населения одна из важнейших сегодня, она-то и могла стать подлинным центром повести. Впрочем, Н. Кузьмину еще остается возможность отличиться. Его герой знакомится в поселке с мальчуганом, полностью брошенным на произвол судьбы его нерадивой матерью.
Между Бухаловым и шестилетним Кораблевым возникает дружба. И хотя в этом уже есть известная натяжка — особенно она очевидна, когда узнаешь содержание их бесед, — ее можно простить, принимая во внимание серьезность и актуальность темы. Ведь «безотцовщина» — воистину наболевшая проблема времени. Сколько мальчишек, и девчонок страдает без отеческой ласки, сколько одиноких женщин мечтает создать полноценную семью! Но автор как будто сам пугается серьезности ситуации, тут же отступает, переводит все в мелодраму. Нежданно-негаданно в дом Кораблевых возвращается беглый муж и отец. Павел больше не нужен. И опять он, неприкаянный, бежит от себя.
Вообще для повестей Н. Кузьмина чрезвычайно характерна фигура неприкаянного героя. Такова и водитель автолавки Валентина, с которой мы знакомимся на страницах повести «Ее дорога». Эта женщина, как и Павел Бухалов, тяжело страдает от выпавшего на ее долю одиночества. Но в то же время она боится продешевить. Ее мечта — «первосортные люди», к которым она причисляет лишь генералов, актеров, ученых. И вот долгожданная встреча состоялась, Валя без утайки рассказала профессору Николаю Тихоновичу свою жизнь. Ученый муж «слушал вдумчиво», с пониманием, а потом заговорил сам:
«— Да, парадокс… То есть я хочу вам напомнить, Валя, что подавляющее число явлений и понятий нашего мира — палка о двух концах. Жизнь, понимаете ли, неистощима на такие… э-э… фокусы. Собственно говоря, чего вы требуете? Безмятежного счастья? Покоя? Нет, Валя! Невозможно вообразить палку с одним концом, это — точка. А жизнь, как вы знаете, — движение, бесконечная совокупность точек. И потому… э-э…
Он подхватился с места, стал разгуливать по комнате, энергично размахивая руками. Валентину даже ошеломил этакий бурный перескок из внимательного слушателя в бойкого пропагандиста. Улыбаясь про себя, она зорко следила, как он ловит в дыму нужные слова, как рискованно пробегает допустимые размером комнаты четыре шага. Однако ничего не грохнулось, не разбилось, и сам профессор не стукнулся ни обо что… На всякий случай Валентина все же отодвинула подальше от края стола его очки…
Когда разговор перекинулся от всеобщего к более конкретным вещам, профессор и тут не подкачал, не уронил достигнутого в ее глазах могущества. Валентина пожаловалась, что хамоватая шоферня беззастенчиво при ней сквернословит, вообще охальничает напропалую, мешая жить в чистоте. И на это услышала:
— Простите, Валя, но… э-э… каждый получает то, чего он заслуживает».
Если бы автор стремился разоблачить мещанское представление Вали о счастье, о «первосортных людях», то все вышесказанное профессором — проповедником «палочной теории» — можно было бы принять за пародию. Но вся беда в том, что Н. Кузьмин сохраняет серьезность. Приведенный отрывок позволяет не только почувствовать известную ущербность героев молодого прозаика, но и неумелое обращение со словом. Воистину: язык мой — враг мой.
Не избежал художественных просчетов Н. Кузьмин и в своей главной повести «Первый курс», давшей название всей книге. Поначалу читатель будет весьма удивлен тем обстоятельством, что Виктора, героя повести, приехавшего работать в леспромхоз, жители с ходу приняли за тунеядца. Ведь сам-то он говорит всем, что хочет просто на квартиру заработать. Вместе с тем, присмотревшись к нему, приобщившись к его думам, соглашаешься с общественным мнением. Да, это произведение, написанное, кстати сказать, от первого лица, не что иное, как исповедь бывшего тунеядца, история его трудового перевоспитания.
Впрочем, судите сами. В первый же выходной он, единственный из всей бригады, напивается. Он постоянно всем хамит, всех презирает. Об одном из новых товарищей, который обеспечивал едой, сушил мокрую одежду, всячески оберегал его, новичка, Виктор цинично говорит: «Однако общение с ним не льстило самолюбию, принижало…» А вот еще несколько откровений героя Н. Кузьмина:
«Где те мудрые, кряжистые таежники, соль земли, которых я надеялся встретить? Нету их. Все одинаково краснорожи, сутулы, невыразительны, все — точно доски в заборе, друг от друга не отличишь».
«Хоть один здесь не дурак!..»
«Передо мной стояли трое, родные братья плакатных: мордастые, косолапые, только не синей, а бурой окраски».
«Посетил библиотеку, где несколько худосочных энтузиастов копошились в небогатом фонде, выискивая что-то неординарное. Заглянул еще в две комнаты. В одной из них окаменевшие от усердия девицы распевали: «Ой, Днипро, Днипро…» В другой комнате трое дюжих парней воистину рвали на части казенные гармошки…»
Добавлять к этим выпискам нечего. Они достаточно полно раскрывают внутренний мир Виктора. И вот это бездуховное, ничтожное существо с болезненным самомнением попадает на лесоповал. Читатель может легко догадаться о том, сколько проклятий этому тяжелому труду сыплется из уст героя, сколько раз он порывается отсюда бежать. Из-за того, что автор самоустранился, обо всем происходящем с Виктором мы можем судить только с его слов. И поэтому уже никогда не узнаем, что же произвело переворот в его сознании. Под влиянием ли товарищей по бригаде, любви, тяжелого мужского труда в душе парня начинается пересмотр жизненной позиции. Медленно «оттаивает» эгоистическое сердце Виктора. И постепенно он приходит к более трезвой оценке самого себя, начинает уважать окружающих его людей.
Я не буду пересказывать всего содержания этой повести, скажу только о том, что в конце концов, набравшись ума-разума, герой Н. Кузьмина становится хорошим работником. Трудный хлеб не согнул его, а помог выпрямиться, стать человеком.
Несмотря на оптимистический финал повести, читатель может спросить писателя: почему он дает право голоса такому персонажу, именно от его лица ведет рассказ? Нам ли, людям 70-х годов, умиляться тому, что какой-то отщепенец снизошел до «труда со всеми сообща»? Пожалуй, в этом упреке есть доля истины. Хотя нельзя забывать и о том, что Виктор, как бы плох он ни был, — наш современник. И поэтому его судьба не может быть нам безразлична. Больше того, писатель как бы доказывает нам, что он не потерян для общества, его можно и нужно поддержать, помочь стать другим.