Гораздо труднее выяснить положение крупной земельной собственности. Что такая собственность действительно существовала в немалых размерах, ясно видно из раннего развития сословия всадников; это объясняется частью раздроблением родовых земель, которое неизбежно должно было создать сословие крупных землевладельцев в тех случаях, когда число участников дележа было незначительно, частью огромным количеством стекавшихся в Рим купеческих капиталов. Но в эту эпоху еще не могло существовать таких настоящих крупных хозяйств, которые были бы основаны на труде многочисленных рабов и которые встречаются у римлян в более позднюю пору. Скорее сюда нужно отнести старое определение, по которому сенаторы назывались отцами, потому что раздавали мелким людям земли, как отцы детям; действительно, в старину существовало и до сих пор еще часто встречающееся в Италии обыкновение делить на небольшие участки между зависимыми людьми или ту часть поместья, которую владелец не в состоянии сам обрабатывать, или даже все поместье. Временным владельцем мог быть один из домочадцев или из рабов собственника; если же он был свободным человеком, то его владение напоминало то, которое впоследствии носило название прекариум (precarium). Получатель владел своим участком, пока это было угодно собственнику, и не имел никакого законного способа оградить свое владение от этого собственника; этот последний даже мог прогнать его во всякое время по своему произволу. Вознаграждение за такое пользование чужой землей не было необходимым условием отношений этого рода, но оно без сомнения часто уплачивалось и могло заключаться в какой-нибудь доле продуктов; в этом отношении положение временного владельца имело сходство с положением позднейших арендаторов, отличаясь от него частью отсутствием какого-либо срока пользования, частью обоюдным лишением права предъявлять какие-либо иски и наконец тем, что взнос аренды гарантировался только правом собственника выгнать арендатора. Ясно, что это была в сущности такая сделка, которая была основана на честном слове и не могла состояться без поддержки могущественного, освященного религией, обычая; и действительно, такой обычай существовал. Клиентура, вообще отличавшаяся своим нравственно-религиозным характером, без сомнения была основана главным образом на такой отдаче земель в пользование. И нельзя сказать, чтобы такой вид пользования сделался возможным лишь после отмены общинного полевого хозяйства: как после этой отмены всякий выделившийся землевладелец мог отдавать свою землю в пользование зависимым от него людям, так и до ее отмены мог делать то же самое род; с этим без сомнения находится в связи и тот факт, что у римлян зависимость клиента не была личной и что клиент вместе со своим родом всегда вверял себя покровительству и защите патрона и его рода. Этот древнейший строй римского полевого хозяйства объясняет нам, почему в среде крупных римских землевладельцев возникла сельская аристократия, а не городская. Так как у римлян вовсе не существовал вредный класс посредников, то римский помещик был прикован к своему поместью не меньше арендатора и крестьянина; он сам за всем присматривал и сам во все входил, так что даже богатый римлянин считал за высшую для себя похвалу, если его называли хорошим сельским хозяином. Его дом находился в его имении, а в городе он имел только квартиру, куда приезжал по делам или для того, чтобы подышать в жаркую пору более чистым воздухом. Но в этих порядках всего важнее было то, что они доставляли нравственную основу для отношений между знатью и мелким людом и тем очень уменьшали опасность этих отношений. Свободные прекарные владельцы, происходившие из обедневших крестьянских семейств, из подначальных людей и вольноотпущенников, составляли огромную массу пролетариата, а их зависимость от помещика была сильнее той, в которой мелкий арендатор неизбежно находится от крупного землевладельца. Рабы, возделывавшие землю для господина, без сомнения были гораздо менее многочисленны, чем свободные арендаторы. Повсюду, где переселенцы не поработили сразу все местное население, рабство сначала существовало, по-видимому, в очень небольших размерах, а вследствие того вольный работник играл в государстве совершенно иную роль, чем в более поздние времена. И в Греции мы находим в ее древнейшую эпоху «поденщиков» (ϴῆτες), исполнявших то, что впоследствии делали рабы, а в некоторых отдельных общинах, как например у локров, вовсе не было рабства вплоть до начала их исторической эпохи. Даже сами рабы были обыкновенно италийскими уроженцами; военнопленные вольски, сабины и этруски конечно находились в иных отношениях к своим господам, чем в более позднюю пору сирийцы и кельты. К тому же раб-арендатор имел, хотя и не легально, а только фактически, землю и скот, жену и детей, точно так же как и сам помещик, а с тех пор как возникло отпущение рабов на волю, для него открылась возможность приобрести работой свободу. При таком положении крупного землевладения в древнейшую эпоху оно вовсе не было зияющей раной в общинном быту, а было для него чрезвычайно полезно. Оно доставляло, хотя в общем более скромные средства существования такому же числу семейств, как мелкое и среднее землевладение; кроме того, из более высокопоставленных и более свободных землевладельцев образовались естественные руководители и правители общины, а из занимавшихся хлебопашеством и лишенных собственности прекарных владельцев образовался прекрасный материал для римской колонизационной политики, которая без него никогда не была бы успешной, так как государство конечно может наделить землей безземельных людей, но тому, кто не знаком с земледелием, оно не может дать необходимые для управления плугом энергию и физическую силу.
Раздел земли не затронул пастбищ. Они считались собственностью не родовых общин, а государства, которое частью прикармливало на них свои собственные стада, назначенные для жертвоприношений и для иных целей и постоянно пополнявшиеся теми судебными пенями, которые уплачивались скотом, частью отдавало их за умеренную плату (scriptura) в пользование скотовладельцам. Право пасти свой скот на общественном выгоне, быть может, первоначально и имело некоторую фактическую связь с землевладением, но владение отдельным пахотным участком никогда не могло быть юридически связано у римлян с правом пользоваться какой-либо частью общественных лугов уже потому, что недвижимую собственность могли приобрести все жители, а право пользования выгонами всегда было привилегией граждан и предоставлялось обыкновенному жителю лишь в виде исключения по особой царской милости. Впрочем, в эту эпоху общественные земли играли в народном хозяйстве, как кажется, вообще второстепенную роль, так как общественные выгоны сначала были не очень обширны, а завоеванные земли большею частью немедленно делились между родовыми общинами или же в более позднюю пору раздавались отдельным лицам под пашню.
Раннее развитие городской жизни в главном центре латинской торговли уже само по себе служит доказательством того, что хотя земледелие и было в Риме главным и самым обширным промыслом, но рядом с ним должны были существовать и другие отрасли промышленности. Действительно, в учреждениях царя Нумы, т. е. в числе учреждений, существовавших в Риме с незапамятных времен, названы восемь ремесленных цехов: флейтисты, золотых дел мастера, медники, плотники, валяльщики, красильщики, горшечники и башмачники; этим в сущности исчерпывались все виды ремесленных работ по заказу, существовавшие в ту древнюю пору, когда еще не известно было хлебопечение, еще не занимались лекарским искусством как ремеслом и когда женщины сами пряли шерсть для своих платьев. Достоин внимания тот факт, что не было особого цеха работников, занимающихся выделкой железа; он служит новым доказательством того, что в Лациуме стали обрабатывать железо сравнительно поздно; этим объясняется и то, почему такие богослужебные орудия, как священный плуг и жреческий нож, делались до очень поздней поры обыкновенно из меди. В городской жизни Рима при его положении среди латинских стран эти ремесла должны были иметь в древности большое значение, о котором нельзя составить себе верного понятия по униженному положению римских ремесел в более позднюю пору, когда за них взялась масса невольников, работавших на своих господ или бывших на оброке, и когда процветанию этих ремесел препятствовал усилившийся ввоз предметов роскоши. Древнейшие песни римлян прославляли не только могучего бога брани Мамерса, но также искусного оружейника Мамурия, сумевшего приготовить для своих сограждан щиты по образцу того божественного щита, который был ниспослан с небес, а бог огня и кузнечного горна Вулкан упоминается уже в самом древнем списке римских праздников. Стало быть, и в древнейшем Риме, как повсюду, уменье изготовлять из металлов плуг и меч шло рука об руку с уменьем ими владеть и вовсе не заметно того высокомерного пренебреженья к ремеслам, которое мы находим там впоследствии. Но, после того как Сервиева реформа возложила воинскую повинность исключительно на оседлое население, ремесленники были устранены от военной службы, — правда, не законом, а фактически, — вследствие того что не имели постоянной оседлости; исключение составляли только плотники, медники и некоторые разряды музыкантов, придававшиеся к армии в виде организованных по-военному отрядов; это, быть может, и послужило началом для позднейшего нравственного пренебрежения и политической приниженности ремесел. Учреждение цехов имело без сомнения такую же цель, как и учреждение сходных с ними по названию жреческих коллегий: опытные в деле люди соединялись, для того чтобы общими силами вернее сохранять традиции. Что люди несведущие устранялись каким-нибудь способом, весьма вероятно; однако не видно никаких следов старания установить монополию или принять какие-либо охранительные меры против дурной фабрикации; впрочем, ни о какой другой стороне римской народной жизни до нас не дошло так мало сведений, как о ремесленных цехах.
Что италийская торговля ограничивалась в древнейшую эпоху взаимными сношениями италиков, разумеется само собою. Ярмарки (mercatus), которые следует отличать от обыкновенных еженедельных сборищ на рынках (nundinae), существовали в Лациуме издавна. Они, быть может, совпадали с международными сборищами и празднествами, как например с праздником, который справлялся в Риме, на Авентине в союзном храме; латины, ежегодно приходившие по этому поводу в Рим 13 августа, могли пользоваться этим удобным случаем, чтобы устраивать в Риме свои дела и закупать там все нужное. Такое же и, быть может, еще более важное значение имело для Этрурии то ежегодное собрание в храме Вольтумны (быть может, подле Монтефиасконе), на территории Вольсиний, которое вместе с тем служило ярмаркой и постоянно посещалось римскими торговцами. Но самой важной из всех италийских ярмарок был та, которая происходила у Соракте, в роще Феронии, в самом удобном месте для обмена товаров между тремя большими племенами. Высокая уединенная гора, как бы самой природой поставленная в долине Тибра для того, чтобы служить целью для путешественников, стоит на самой границе между территориями этрусской и сабинской (к которой, по-видимому, преимущественно принадлежала), и к ней был легок доступ и из Лациума, и из Умбрии; туда постоянно отправлялись римские торговцы, а оскорбления, которым они подвергались, часто бывали причиной распрей с сабинами. На этих ярмарках торговали и обменивались товарами, без сомнения, еще задолго до того времени, когда в западном море появился первый греческий или финикийский корабль. Там в случае неурожая одна местность снабжала другую своим хлебом; там обменивались скотом, рабами, металлами и вообще всем, что в те древнейшие времена считалось необходимым или приятным. Древнейшим орудием мены были быки и овцы, причем бык стоил то же, что и десять баранов. Признание этих предметов законными и всеобщими мерилами ценностей или настоящей монетой, равно как сравнительная стоимость крупного и мелкого скота 75 (как это доказывает повторение тех же фактов у германцев) относятся не только к эпохе греко-италийского скотоводства, но и к более древней эпохе чисто скотоводческого хозяйства. К тому же Италия нуждалась в значительном количестве металла для обработки полей и для выделки оружия, но лишь немногие местности находили его у себя дома; поэтому медь (aes) очень рано сделалась вторым орудием мены, вследствие чего у бедных медью латинов даже оценка называлась «переводом на медь» (aestimatio).
75
Законная сравнительная стоимость баранов и быков была установлена, как известно, тогда, когда пеня скотом была превращена в денежную и цена барана была определена в десять ассов, а цена быка в сто ассов (