Неизвестно, какое впечатление оставалось от этих бесед у самого адмирала, но трудно предположить, чтобы и он видел реальные результаты своей системы. Казалось, что она избрана ошибочно, и нас надо не уговаривать и вразумлять, а просто встряхнуть: заставить исполнять службу, не щадить за плохое учение и поведение и не смотреть как на детей и барчуков, а дать понять, что мы достаточно великовозрастные, чтобы сознавать, что от нас требуется. Кроме того, в воспитатели надо было дать новых, энергичных и выдающихся офицеров с флота.
Словом, и это плавание не слишком отличалось от прежних. Отряд совершал обычные плавания по Финскому заливу и Балтийскому морю, мы несли, как и полагалось, вахты уже более ответственные, чем в прежние плавания, изучали штурманское, минное, артиллерийское и машинное дело, и время проходило спокойно и быстро.
На «Верном» гардемарины устроились удобно: помещение было хорошее, удобное и приспособленное. В эту кампанию и с едой наладилось. Наш командир капитан 2-го ранга В. (Воеводский. – Примеч. ред.)[43] был полной противоположностью командира «Пожарского» – чрезвычайно вежливый и деликатный. Старший же офицер[44] был настоящий морской волк: коренастый, с большим животом и одутловатыми щеками, между которыми сидел нос картошкой, с красным отливом. Рядом с ним всегда важно выступал пес Шарапка, тоже толстый и некрасивый. Так что мы и самого старшего офицера прозвали «Шарапкой». Пес был замечателен тем, что органически не переносил бегущей ноги, в особенности голой, и когда начинались авралы и матросы неслись к вантам, Шарапка с яростью лаял и пытался броситься вдогонку, но не делал этого, наверное, из боязни хозяина.
Будучи псом, так сказать, офицерским, он относился к команде с явным презрением. Это, впрочем, обычно и наблюдается на кораблях: собаки судовой команды сторонятся офицеров и, наоборот, офицерские псы избегают общения с командой.
У кадет с Шарапкой-старшим были натянутые отношения, и он положительно находил, что мы вредный элемент на корабле и только то и делаем, что всюду вносим беспорядок и пачкаем верхнюю палубу, которую он держал в образцовой чистоте. Мы предпочитали его избегать и уходили, как только он появлялся. Шарапка-младший был к нам более милостив, но тоже иногда на нас рычал, когда легкомысленно совершал прогулки без хозяина.
Плавание кончилось, и начался новый учебный год. Теперь мы уже стали младшими гардемаринами. На погоны нам дали якоря, и мы чувствовали себя совсем взрослыми. Средний возраст выпуска был 18–19 лет, и лишь как исключение были 17-летние.
С начала учебного года сразу же почувствовалось, что начальство подтянулось, стало гораздо строже, и наказание за плохое учение и поведение налагалось много суровее. Директор продолжал свою систему внушения, по-видимому, и он не собирался впредь особенно нянчиться с нами, и в его голосе уже часто слышались угрозы и решение перейти к суровым мерам.
Однако это недолго продолжалось. Он начал прихварывать и скоро совсем слег. Изредка ему становилось лучше, и он пытался выходить из квартиры, но нам редко показывался. Начальствование над Корпусом перешло к его помощнику по строевой и хозяйственной частям генерал-майору Д. Старик Д. был корпусным старожилом и добрейшим человеком, которого все уважали. Он состарился в стенах Корпуса и с ног до головы пропитался его духом, и, конечно, не ему было вводить какие-либо нововведения. Впрочем Д. считал себя только гастролером и лишь добросовестно исполнял свои временные обязанности. Таким образом, новые начинания понемногу свелись на нет. Казалось, старый дух Корпуса не поддавался искоренению, и первый человек, который за это взялся, тяжко заболел. Старые традиции держались крепко, недаром они вырабатывались в течение двух столетий.
День ото дня новому начальнику становилось хуже. Наконец его положение было признано безнадежным, и мы каждый день ожидали кончины. Теперь кадеты его жалели, так как находили, что с ним еще можно было ужиться, а вот кого-то назначат после него.
Когда разнеслась весть, что адмирал умер, мы притихли. Начались ежедневные панихиды, занятия приостановились. Похороны предполагались торжественные на кладбище Александро-Невской лавры, и, следовательно, предстояло пройти по главным улицам, через весь город, да еще в сильный мороз и с ружьями. Однако и это представляло свой интерес, так как процессия должна была идти по Невскому проспекту.
43
Воеводский Степан Аркадьевич (22.03.1859—18.08.1937), адмирал (06.12.1913). Сын адмирала А.В. Воеводского (1813–1879). Окончил Морское училище (1878), кораблестроительное отделение (1884) и курс военно-морских наук (1903) Николаевской морской академии. Командир мореходной канонерской лодки «Храбрый» (1899–1901), учебного судна «Верный» (1901–1903), крейсера «Герцог Эдинбургский» (1904–1906). Начальник Николаевской морской академии, директор Морского корпуса (1906–1908), товарищ морского министра (1908–1909), морской министр (08.01.1909—18.03.1911). Член Государственного совета (с 18.03.1911). Уволен от службы (21.10.1917). Умер в Виши, погребен в Ницце.
44
Заборовский Алексей Андреевич (27.02.1862– не ранее 1931), генерал-майор флота за отличие (10.04.1916), в отставке (09.07.1917). Окончил Морское училище (1882). Старший офицер учебного судна «Верный» (1899–1904), командир транспорта «Красная горка» (1904–1906), учебных судов «Верный» (1906), «Океан» (1906–1907). Преподаватель в классе судовых содержателей (1907–1909), заведующий обучением гимнастике в Кронштадте (1909–1911), командир Архангельского дисциплинарного полуэкипажа (1914). Умер в эмиграции.