В тот день Муртаза заявился с фабрики домой, облаченный в форму командира отряда. Она была из хлопчатобумажной материи цвета хаки, выпускаемой на фабрике, и сшита по образцу офицерского мундира, с воротником и обшлагами, украшенными галуном. Не в меру широкие галифе были заправлены в черные гетры, на каблуках ботинок сверкали шпоры, издавая при каждом шаге устрашающий звон.
Увидя входящего в комнату Муртазу, сиявшего галунами и бренчавшего шпорами, жена вдруг принялась смеяться.
— Чего это ты гогочешь? — сердито спросил муж.
— Ты теперь смахиваешь на офицера, — ответила женщина, стоя около корыта с детскими пеленками.
— Натурально! Тебе не нравится?
— Мне что? Хоть в полковники вырядись, мне все едино, денег от этого не прибавится. Тут от твоего брата приходили: он с тобою хочет свидеться, потолковать о деле. Просил тебя в обед дома быть.
— Значит, у него есть о чем со мною потолковать? — переспросил Муртаза, внимательно глядя на жену и о чем-то соображая. — Видать, что-то весьма важное.
Жена снова занялась пеленками.
— Да, непременно большой важности дело. Ты сказала, чтобы он приходил?
— Конечно… Пойди пока к бакалейщику, купи пастырмы и яиц — у нас нечем угощать.
Она оторвалась от корыта, высморкалась, вытерла мыльные руки о фартук и отправилась в комнату, откуда вынесла старую, помятую медную чашку.
— И еще бекмеза.
Муртаза взял посуду и отправился в лавку, бормоча себе под нос: «Не иначе как по важному делу, видать, что по очень важному». Он шагал, гордо выпятив грудь в своей командирской форме. Лавка бакалейщика, узкое, сырое и темное помещение, стояла на перекрестке четырех грязных улиц рабочего пригорода. Шестидесятилетний лавочник, в жилах которого текла арабская кровь, был крупный, грузный старик, болевший трахомой. Провизию в лавке обычно брали в долг, поэтому больше половины жителей квартала ходили в должниках у бакалейщика. Он был в курсе всех дел, какие творились на фабрике или в квартале. Все сплетни, все новости поступали к нему в первую очередь, ведь люди распивали вино или водку тут же, на задворках, а потом судачили, сидя на крыльце, изливая хозяину лавки свои горести.
Здесь обсуждались фабричные новости, писались письма возлюбленным, строились планы похищения невесты перед свадьбой, составлялись заговоры, плелись интриги против мастеров и других начальников, чтобы отомстить за обиду или несправедливость. Словом, лавка была квартальным кабаком, клубом, местом сходки.
Уже с утра бакалейщик был под мухой, а к вечеру напивался. У него были женатые сыновья, и замужние дочери, и внуки, учившиеся в школе, однако старик был весьма охоч до женского пола и не упускал удобного случая… Был он, правда, скуповат и не любил расплачиваться, то есть вносить исправления в своей приходно-расходной книге, где велся счет всем долгам квартальных обитателей…
— О-о-о! Что за бравый вид? — воскликнул бакалейщик, глядя на Муртазу в форме. — Ну точно офицер! Какой же тебе чин пожаловали?
Муртаза сердито посмотрел на лавочника, недовольный фамильярным обращением.
— Отпусти мне двести пятьдесят граммов пастырмы, пяток яиц, бекмеза, — сказал он и поставил на прилавок посуду.
— А чего ты спешишь? — спросил бакалейщик. — Постой со мной, поговори. Ну, ты у нас сегодня Энвер-паша[90].
— Занимайся делом, что без толку болтать.
— А должок твой все растет…
— Уплачу.
— Чем? Иль тебе жалованье положили за командирство?
— При чем тут жалованье?
— Ах, вот оно что… И впрямь, зачем жалованье, когда на тебя командирскую форму надели!.. — сказал лавочник и взял с прилавка погнутую чашу. — Опять тебя на фабрике ругают. Хоть бы ты с мастерами и начальниками не вздорил, глупец. Знаешь, им ничего не стоит человека с потрохами съесть.
Муртаза скривил презрительную улыбку и пожал плечами.
— Может, тебя особой похвалы удостоил директор?
— Тебе-то что? Свешай мне пастырмы!
— Куда торопишься? Еще одиннадцати нет. Ну так что, похвалили тебя?
— Отстань со своими глупыми вопросами!
— Тут твой Азгын на днях был. Ох, и сердит он на тебя. Разозлил старика, а потом подстроил, чтоб его выгнали… Зачем ты это, глупец?
— Я исполнил служебный долг, а он нарушил дисциплину, показал свою невоспитанность, оскорбил господина технического директора.
— Азгын рвет и мечет, ей-богу! Говорит: «Ну, попадись он мне!»
— Слышь, дай пастырмы!..
— А Ферхад, сторож Ферхад! Кто из вас прав?
90
Энвер-паша (1881–1922) — лидер младотурок, возглавлял триумвират, правивший страной с 1914 по 1918 г. После поражения Турции в первой мировой войне бежал из страны в Среднюю Азию, где возглавлял контрреволюционные банды басмачей. Убит в стычке с отрядом Красной Армии.