— А ты знаешь председателя кассационного суда, бейим? Да что это я, право! Ты не можешь его не знать, раз твой покойный дед дружил с блаженной памяти султаном Хамидом!
Арестант снова припал к руке «ревизора», но тот приказал:
— Успокойся! И стань чуть поодаль, вот так! А теперь рассказывай, что у тебя стряслось.
Человек упал на колени и разрыдался:
— Никого у меня нет в деревне, кроме матери, да и та не может прийти, ноги отнялись. Ей-богу, ну ей-богу же, я ни в чем не виноват. А доказать не могу. Руки-ноги твои буду целовать, только напиши председателю кассационного суда, что Неби не совершал преступления. Тебе он поверит. Да стану я жертвой твоей!
Принесли кофе и первую чашку, разумеется, подали «ревизору». Кудрет взял ее без всяких церемоний, даже не поблагодарив, и полез в карман за сигаретами, но его опередил Кемаль-ага, предложив свои. Он был подавлен величием Кудрета и в то же время горд от сознания, что вскоре породнится с этим господином, умеющим так складно говорить. А Кудрет взял сигарету, прикурил от зажигалки, услужливо поднесенной Кемаль-агой, и обратился к Неби:
— Зайдешь ко мне в другое время, более подходящее. Вообще-то мне неловко, но раз ты не виноват…
Кемаль-ага неподвижно стоял, скрестив руки на груди, не зная, то ли оставаться рядом с Кудретом, то ли отойти в сторонку. Кудрет, даже не подняв головы, небрежным жестом указал на лавку:
— Давай садись!
Кемаль-ага робко сел на указанное место.
«Ревизор» продолжал разглагольствовать:
— Председатель кассационного суда человек благородный, истинный борец за торжество справедливости. Но я уже сказал, что мне не очень удобно к нему обращаться. На каждый праздник он присылает мне поздравительную открытку да и в обычное время буквально засыпает письмами, а мне все недосуг ему ответить. Однако он не сердится… Так что при случае напомни мне… Договорились?
— Спасибо, бейим! Да превратит аллах в золото все, к чему ты прикоснешься. Да пошлет тебе аллах счастья на этом и на том свете! Чтоб тебе не знать ни горя, ни беды…
Но Кудрету уже наскучило слушать арестанта, и его поспешили убрать с глаз долой. После этого «галстучники» с величайшей почтительностью принялись рассказывать про Неби.
— Вы уж простите его, эфендим. Он малость чокнутый.
— К тому же доказано, что он виновен.
— Здесь есть его односельчане. Вам бы лучше всего с ними поговорить.
— Его уже дважды отправляли в сумасшедший дом…
До самого ужина Кудрет не переставал хвастаться и врать, а когда «галстучники» предложили ему разделить с ними трапезу, вежливо отказался.
— Не могу, наследственность мешает! — И добавил, бесцеремонно дернув за руку Кемаль-агу. — Ему я уже рассказывал, как мой дед за столом блаженной памяти Абдул-Азиза[30]… — Он спохватился, вспомнив, что рассказывал не про Абдул-Азиза, а про Абдул-Хамида. Впрочем, один черт!
После ухода «ревизора» воцарилось молчание.
Наконец кто-то промолвил:
— Вот это да! — и стал ждать, что скажут другие.
— Важная птица! — изрек банковский чиновник.
— Солидная личность, — заявил судебный исполнитель.
— Такой не станет работать с нами, во всяком случае, не снизойдет до того, чтобы требовать свою долю, — заключил Протокольщик. — Но мы, друзья, должны его использовать.
— Каким же образом?
— Да очень просто. Ведь у него связи с председателем кассационного суда. Уразумел?
— Да разве только с председателем кассационного суда? А с министрами, начиная от самого премьера?
— Но как при таких связях… — робко начал рыжий молодой человек с голубыми глазами. Но ему не дали договорить: дойдет, чего доброго, до «ревизора», и тогда рухнут все их планы. А он, хоть и врет сверх всякой меры, зато вид имеет солидный, может пустить пыль в глаза, с ним запросто обтяпать любое дело.
Ночью Протокольщик, судебный исполнитель и банковский чиновник перешептывались:
— Да, его надо использовать.
— Врет он все!
— А вдруг не врет?
— Ну и что?
— Да пока ничего. Навредить он нам не сможет.
— А если будет с нами в компании, одним своим видом заставит кое-кого раскошелиться. Верно?
— Еще бы!
— Гони две тысчонки — получишь рекомендательное письмо к председателю кассационного суда!
— А хочешь к премьер-министру или к министру — выкладывай пять тысяч!
— Лафа, ей-богу, лафа!
— А если он пронюхает?
— Не пронюхает!
— Надо держать язык за зубами.
— А пронюхает — ничего страшного.
— Ублажим его.
— И дело с концом!